С непонятным выражением препод смотрит на нацеленный на него и доску смартфон. Собственно, все и всегда так делают. Записывают лекции и семинары. А что, удобно! Параллельно можно сверяться с учебником, отмечать в тетради непонятные места… в принципе, можно и на сами лекции не ходить. Если кто-то параллельно пишет в облако.

— Хорошо вам живётся, — неожиданно вздыхает препод. — Мы-то от руки лекции писали…

Но не возражает. Никто не возражает. Если технический прогресс облегчает обучение, делает его эффективнее, то кто будет спорить? Точно не наши преподаватели, самые лучшие в стране и мире. Я бы на их месте давал лекции и в отпечатанном виде. С широкими полями для умных заметок.

Глава 2

Ответственность виновных

27 февраля, четверг, время 18.05.

Общежитие МГУ ДСЛ, музыкальный класс.

— А ты чего тут делаешь⁈ Вон отсюда! — так экспрессивно и эмоционально меня встречают в студии.

Анечка, разумеется. Глаза горят яростью благородной, рука отведена почти по-ленински в сторону выхода, слегка расставленные ноги твёрдо упираются в пол. От неожиданности слегка шалею:

— Что это значит? Анечка, тебя кто-то обидел?

— Ты меня обидел! Ты нас всех обидел! Уходи вон! Дезертирам тут не место! — получаю очередной выброс священного гнева.

Хмыкаю. И так как Аня, словно фурия, продолжает напирать, принимаю бой. Пока оборонительный:

— Это произвол! Это произвол и самодурство! Я буду бороться за свои конституционные права всеми законными способами! — кладу трубу к стеночке и принимаю борцовскую стойку. А также взгляд становится по-бойцовски сторожким.

Побороться с симпатичной девушкой я вовсе не против. А кто будет против?

Аня от неожиданности слегка сдаёт назад. Кто-то хихикает, сама она понимает, что её страстный напор моими усилиями приобретает черты пошлой клоунады.

— Жень, может, ты объяснишь, что произошло? — обращаюсь к её подружке, всегда более спокойной, чем взрывная Аня.

— Нечего ему объяснять!

Однако рассудительная Женя идёт навстречу:

— Мы ходили в твой деканат. Они сказали, что начислили тебе всё полностью. Твоя стипендия с учётом всех доплат почти двадцать тысяч…

— А ему всё мало! — выкрикивает Аня.

Это зависть? Игнорирую недостойный выпад:

— Женечка, пожалуйста, процитируй дословно, что они сказали. Это важно.

— Ну, сказали, — Женя слегка заводит глаза вверх, будто доставая запись разговора с верхней полки памяти, — что сначала промахнулись, но потом исправили ошибку и всё положенное начислили…

— То есть о том, что долги по стипендии отдадут только в сентябре, не сказали? — ничего удивительного, никто не любит подробно расписывать свои промахи. — И разницы между словами «начислили» и «выплатили» вы не чувствуете? М-да, а ещё студентки лучшего вуза страны…

Принимаю скорбный вид. Аня гневный вид сохраняет изо всех сил, но молчит.

— Значит, о том, как меня подставил родной деканат, вы не в курсе? — принимаю страдающий вид страшно и несправедливо обиженного. — Да, они начислили всё, что полагается, и мне все деньги выплатят. Потом. А как я должен жить сейчас?

Сажусь на пол к стеночке, удручённо обхватываю голову руками и начинаю причитания:

— Что же это происходит, а? Сдаю сессию досрочно, на одни пятёрки, а мне не то что повышенную базовую стипендию не начисляют, а вообще её лишают. Совсем. Какие доплаты? Я и не знал ничего! За отличную сессию! Родной деканат! Без копейки денег оставил! А тут вы ещё…

Если бы внутренне не ржал, как молодцеватый конь при виде прекрасных кобылиц, то прямо сейчас слезу пустил бы. В студии меж тем устанавливается мёртвая тишина.

— Как жить, как жить…

На эту тоскливую риторику кто-то неуверенно хихикает. Всё-таки это студенты МГУ, самые умные студенты в мире.

— Скажи, Аня, как мне теперь жить? — обращаюсь к постепенно краснеющей Ане. — Ты же не возьмёшь меня на содержание? Или возьмёшь?

Причитательный тон меняю на заинтересованный. Хихиканье откуда-то из тылов усиливается.

— Что же ты молчишь, Аня? Ты вот взяла бы меня в содержаны? Ненадолго, всего на четыре месяца?

Хихиканье, к которому непроизвольно присоединяется и Женя, как и краснота на смущённом лице Ани, усиливаются.

— Вот видишь, — удручённо машу рукой, — даже тебе — даже тебе! — я не нужен.

До неё пока не доходит, что незаметно её оскорбляю. Немножко. Всё-таки это всё шуточки. Ну и нефиг орать на меня не по делу.

С кряхтением и грацией серьёзно раненного человека встаю. Лицо сохраняет выражение вечно плачущего Пьеро.

— Раз меня здесь не любят, то я ухожу, — на пути к двери останавливаюсь: — Но ты, Аня, пожалуйста, предоставь мне бумажку, что я исключён из состава студии и нашего бравого музыкального коллектива. Не знаю, что там у тебя, приказ, решение, постановление. Мне надо в деканат отнести. Пусть снова стипендию пересчитывают.

Эх и «обрадуется» наш декан этому коленцу! Я не я буду, если Анечка после такой бумаги не огребёт уже от своего деканата. А то и ректората.

— Ну Вить, — меня пытается остановить Женя, — мы же не знали. Перестань. До праздников всего ничего, а у нас… тоже ничего.

— Как «не знали»? — удивляюсь непритворно. — Вы же сами сказали, что в мой деканат ходили, — затем добавляю: — В любом случае настроение испорчено. Я после такой увертюры репетировать не могу.

— Гляди, какой нежный… — бурчит Аня.

— Анечка, музыка — это очень тонкая материя, — разговариваю уже обыденно, но настроения действительно нет, — поэтому ничего удивительного, что музыканты чувствительны. Это профессиональное. Иди пьяными грузчиками руководи, они тебя без криков и мата даже не услышат. Про бумажку не забудь. Можешь сама в мой деканат отнести.

Дверь не захлопываю, аккуратно закрываю, я не какой-то там. Но краем глаза вижу, что Женя всё равно ощутимо вздрагивает.

Раз мне здесь не тут, то пойду к моим девчонкам в гости. Прошлые лекции по ММФ проштудировать лишним не будет. Надо бы с Песковым предметно встретиться, жалко, он москвич и в общежитие его просто так не пустят.

1 марта, суббота, время 19.15.

Общежитие МГУ ДСЛ, комната Колчина.

Тук-тук-тук!

— Вы слышите? — поднимаю ложку вверх, обращая внимание своих товарищей по комнате. — Какие-то стуки.

— И голоса за дверью, — соглашается мелкий Костя, зачерпывая винегрет своей большой ложкой и отправляя в рот в сопровождении моего осуждающего взгляда.

«Мелкий, а