Я даже присвистнул. Ничего себе, подумал я, помощничек.

– Так что вы конкретно предлагаете? – спросил я.

– Почему бы нам с вами не встретиться вдвоем, на пару? – предложил Горюнов. – В неофициальной обстановке ночного клуба. На ваш выбор. Только не у вас в прокуратуре. Я туда еще успею.

– Есть за что? – поинтересовался я.

– Чувствуется въедливый следователь, – засмеялся он. – Так как насчет ночного клуба?

– По ночам я сплю, – сказал я.

– Или ведете допросы, – добавил он. – Или сидите в засаде… Фу! А тут ночной клуб, музыка, голоногие девочки и, что следует особо отметить, за вас платят.

– Покупаете? – спросил я.

– Только прикидываю цену, – продолжал балагурить он. – Вы ведь у нас неподкупный, не так ли? И потому дело моего шефа прекратили совершенно бесплатно. Ага?

– Веселый ты парень, – вздохнул я.

– В третий раз предлагаю, – сказал он вдруг серьезно. – Мы встречаемся с вами в неофициальной обстановке. Разговор будет без записи показаний. Смотрите на это как на частное дело, за которое вам хорошо заплатят. Или у вас не бывает дополнительных доходов?

– Нет! – сказал я. – Только зарплата.

В конце концов, хоть это и небольшое нарушение судебно-процессуального кодекса, мы договорились встретиться у него дома. Положив трубку, я попытался понять, почему он изначально показался мне столь неприятным. Возможно, это зависть? Я не могу быть столь раскованным. Не могу или не могу себе позволить? Это следовало проанализировать. Взять того же банкира Савранского. Он-то постарше меня, а тоже какой-то разбитной. Несерьезный какой-то. Или это маска? За которой скрывается нечто иное. На самом деле они ведь прощупывали меня. Проверяли на вшивость. Я могу сколько угодно злиться на них, подозревая, что меня стараются обвести вокруг пальца, но злиться следует на себя. Сейчас их время – молодых, да ранних. Раскованных и раскрепощенных. Наше дело скрипеть зубами и не поддаваться на соблазны.

Так рассуждал я, пока ехал домой к Горюнову по адресу, который он мне продиктовал.

Он жил недалеко от Министерства обороны. Квартирка – пара комнат в сталинском доме, с потолками как в православном соборе – сводчатыми и плохо оштукатуренными.

Он долго не открывал, а когда дверь наконец раскрылась, мимо меня проскользнула длинная девица, смеясь и оглядываясь на хозяина – невысокого, коренастого парня с белесыми прилизанными волосами. Он был в футболке и шортах, хотя, возможно, это были трусы.

– Проходите, Александр Борисович, не стесняйтесь. Мы уже закончили, – громко сказал он, отстраняясь и пропуская меня в коридор.

– До завтра? – крикнула девица, стоя у лифта.

– Завтра не могу! – зычно сообщил он всему подъезду. – Завтра мне надо быть в министерстве.

Я успел ее разглядеть. Никогда бы не подумал, что столь статная и эффектная девица, настоящая фотомодель, может польститься на такого невзрачного коротышку.

– Представляете, – сказал он уже в комнате, где на меня уставился огромный темный экран телевизора, похожий на глаз дохлой гигантской рыбины, ставший квадратным от предсмертного ужаса, – никак не мог ее прогнать. Все хотела знать, кого я так жду. Ревнива, как Дездемона, которой изменил Отелло.

Говоря это, он быстро что-то поправлял на диване, скомкал и без того смятую простыню, сунув ее за шкаф.

– И потому я не успел прибраться к вашему приходу…

Он запыхался, наводя порядок и говоря мне все это.

Что касается меня, то я уже устал удивляться всему увиденному. Генерал Тягунов, которого я видел всего пару раз по телевизору, так и не заполучив его для допроса в свой кабинет, был полной его противоположностью. Он не производил впечатления очень уж крутого воеводы. Эдакий раздобревший дядька с широкими лампасами, наверняка любящий поспать после сытного обеда.

– Вам нравится мой телевизор? – спросил меня Горюнов.

– Ничуть! – поспешно сказал я, испугавшись, что он мне его вдруг возьмет и подарит. А я не буду знать, как от такого подарка отделаться. – Слишком велик для небольшой комнаты. Приковывает все внимание…

– Моим друзьям он нравится, – пожал хозяин плечами. – Кофе, джин с тоником?

– Ни то, ни другое, – покачал я головой, ища, где бы сесть.

Все кресла были чем-то заняты. Джинсы, мятая рубашка, какие-то недопитые стаканы. Бордель, а не квартира помощника заместителя министра обороны.

Он перехватил мой взгляд.

– У меня кавардак, простите, потому и предлагал вам встречу в ночном клубе – единственное место, где приятно пообщаться. В другой комнате еще хуже, все собираюсь сделать ремонт.

Он торопливо наводил порядок. Уборка состояла в том, что он сваливал вещи с кресел на покрытый какими-то пятнами светлый палас.

Я сел наконец в кресло. Кажется, уже понял, как следует вести себя с этим молодчиком. Как не дать ему себя огорошить. Главное, не ждать, что он еще выкинет, и ничему не удивляться.

– Стало быть, к армии вы имеете косвенное отношение? – спросил я.

– Не совсем так… – рассеянно произнес он, уставившись на очередное пятно на кресле, образовавшееся, когда он опрокинул один из стаканов.

– Может, объясните все-таки, о чем будет разговор? – спросил я.

– Одну только минуту! – Он прижал руки к груди. – Никак не мог ее выпроводить. С другими проще. Утром встанут, сварят кофе, помоют полы, посуду и тихо уйдут, чтобы не разбудить. Ох уж эти девочки из ночных клубов! Все такие разные… Вы, кажется, спросили, служил ли я в армии?

– Именно так, – подтвердил я. – Начнем хотя бы с этого.

– Это было мое условие, которое я поставил Геннадию Матвеевичу, когда он предложил мне пойти к нему в помощники, – сначала я должен уволиться из рядов вооруженных сил. Я ведь прошел славный путь – от рядового до прапорщика.

Марк Аврелий сказал: наша жизнь есть то, что мы думаем о ней. Сергей Горюнов полагал, что жизнь с ним играет, вернее, заигрывает подобно девице, которая прекрасно осознает, чем закончатся ее отнекивания и отпирания, и только хочет потянуть время.

Рано или поздно он должен обрести свою счастливую планиду.

Так было, когда поступил в Московскую консерваторию. Говорили, будто у него прекрасный голос, что он артистичен, пластичен и непосредствен. Ему предрекали блестящую карьеру оперного певца.

Но плохо, когда все само и сразу плывет тебе в руки. Одно начинает мешать другому. Девчонки так и липли к нему, перспективному, но он сразу наметил для себя Леночку с параллельного курса – тоже вокал, дочка проректора. Не сказать, чтоб особенно чем-то выделялась среди однокурсниц, кроме знатного происхождения. «Ни кожи ни рожи, а туда же!» – сам слышал такие разговоры здешних красавиц, фыркающих за его спиной, когда он направлялся к Леночке с цветами.