И Гордей это понимает. Вспыльчивый, но совестливый. Нравственные муки. И не с кем поделиться отчаянием, разве что с любимой женщиной... Тут тоже пока непонятно, какой она должна быть: преданной герою и в нужную минуту бесстрашной а-ля стандартная героиня американских боевиков – или наоборот, приближенной к «правде жизни», то есть заурядной неумной пустышкой, поначалу высмеивающей Гордея, а потом бегущая от него, как брезгливый ангел от запаха серы, и в конце концов предающая его с потрохами. Вопрос. Пора садиться и гнать текст, а я еще не знаю, что у меня получится, боевик или драма. А тут еще, во-первых, на Землю прибывает маэстро Тутт Итам, замаскированный под человека засланец чужой цивилизации разумных ракошампиньонов, озабоченный энтропийной деятельностью Гордея и настроенный очень решительно, вплоть до испепеления Земли, если понадобится, а во-вторых, Гордей попадает в разработку к нашим родимым спецслужбам, причем сразу к нескольким... и действие начинает напоминать любезный мне детектив, пусть и фантастический...

Мешанина, вяло подумал я. Ирландское рагу с крысой. И тут в дверь постучали.

– Простите, к вам можно?

– Можно, – сказал я, едва ли не обрадовавшись помехе. Еще немного – и я включил бы ноутбук, скорее всего, напрасно. Не было у меня ощущения, что текст сегодня «пойдет». Нет, хватит мыслей о работе. Сегодня – отдых.

– Великодушно извините за вторжение, – расшаркался тот самый мужчина из холла. – Думал, устроитесь – спуститесь вниз, ждал вас, ждал... Я вам не помешаю?

– Нет, отчего же, – дипломатично-настороженно ответил я.

* * *

Посуда для коньяка была, конечно, неподходящая – чайные стаканы, ладно еще, тонкостенные, не граненые. Коньяк – далеко не «Наполеон», но керосином не вонял, и на том спасибо. Феликс Ильич Бахвалов наливал на самое донышко, уверяя при этом, что грубые дефекты любого напитка в микродозах не проявляются, зато скрытые достоинства так и норовят обратить на себя благосклонное внимание гурмана. Я не возражал. Он рассказал, как однажды в целях эксперимента растянул на десять дней бутылку портвейна «Кавказ» и получил истинное удовольствие. Я усомнился, и он порекомендовал мне попробовать. Продолжая пить гомеопатическими дозами, мы понизили уровень коньяка в бутылке на две трети, высосали несколько долек лимона, съели полшоколадки и остались на «вы», но он был уже просто Феликсом, а я просто Виталием. Дружелюбие без амикошонства – это я всячески приветствую и одобряю.

А внешность у него была замечательная. Нет, если анфас, то ничего особенного, нормальный русский мужик, но вот если повернуть его в профиль – чисто оживший истукан с острова Пасхи, разве что уши не оттянуты до плеч. Я чуть было не брякнул это вслух, но вовремя поймал себя за язык и подумал, что пьянею. Э нет, это мы пресечем, то есть не пьянство, конечно, пресечем, а хамство. Во избежание.

Перешли на личности – в смысле, кто чем занимается. Феликс заявил, что с первой фразы определил во мне москвича – по акценту. Я насторожился было, но быстро успокоился – в Феликсе не было ни капли провинциального чванства, успешно произрастающему почти повсеместно в противовес реальному или мнимому чванству столичному. Потом я рассказывал ему литературные анекдоты, а он мне медицинские. По-моему, медицинские были смешнее и как-то рельефнее, зримее, что ли. Я запомнил парочку и позднее записал, чтобы не забыть. Пригодятся в работе.

Нет, я не Плюшкин и не сорока-воровка, но позволить хорошей байке или просто талантливой словесной конструкции пропасть без дела выше моих сил. И можете сколько угодно называть меня плагиатором, мне от этого ни жарко, ни холодно. Вот так вот.

Потом мы забыли о гомеопатических дозах, и коньяк быстро кончился. Феликс похвалил висящие на стене оленьи рога и сказал, что у него в комнате к стене привешена кабанья морда. Я полез в баул и добыл бутылку «Смирновской» и баночку маринованных моховиков. Все-таки я был хозяином, и на мне лежала обязанность кормить и поить гостя. Водку Феликс одобрил, сказавши, что его гастриту она не повредит и в этом ее громадное преимущество перед коньяком, но предложил обождать и выйти пока в холл перекурить. Я ответил, что можно курить прямо в но... пардон, в покоях, если открыть форточку. И это решение мы скрепили торжественным пожатием рук, слегка посетовав на бездушие санаторной медицины, не предусмотревшей пепельниц в комнатах. Ведь если человеку, приехавшему лечить нервное расстройство, запретить курить, он же озвереет. Для курильщика курение не роскошь, а способ существования белковых тел, верно я говорю?

Феликс, затянувшись, заметил, что говорю я верно, но не все так думают. Вот, например, Милена Федуловна так не думает... да-да, это та самая дама с собачкой... то есть это племенной производитель Кай Юлий Цезарь, по национальности – бульдог... Если уж она торчит в холле, а по вечерам она всегда там торчит, то непременно выскажет педагогическую нотацию. Что?.. А она и есть учительница. Заслуженная. Русский язык и литература. Еще и завуч, кажется. Больные почки. А тот парень с эндокринными проблемами – Леня. Пофигист и вообще странный. Он ее пару раз до белого каления довел, по-моему, из чистого интереса, теперь она его опасается...

Потом мы ненадолго замолчали. За стеной, как видно, разворачивался скандал местного значения. Приличная звукоизоляция съедала слова, мне удалось разобрать только трагически-визгливое женское «ты меня в могилу вгонишь». Кто вгонит, кого – непонятно. Но кричала явно не Милена Федуловна.

– Этот Леня – он что, с мамашей приехал? – кисло поинтересовался я. Если такие концерты будут здесь ежедневно – поработаю я, пожалуй!

– Нет, он один... – Феликс замотал головой и прислушался. – А, это в девятом, по соседству. Он двухместный. Инночке опять жить мешают.

– Кто мешает? – спросил я.

– Мать, естественно. Надежда Николаевна, милейшая дама с язвой желудка. Впрочем, и неудивительно... У вас, Виталий, дети есть?

– Нет. А у вас?

– Думаю, нет. Я холостяк. А вы?

– А я разведенный.

Мы чокнулись и выпили за холостяков и разведенных. Потом Феликс долго и витиевато извинялся, что забыл мою фамилию, и просил повторить. «Мухин», – ответствовал я. – «Давно детективы пишете?» – «Двенадцать книг уже». – «Ого! Странно, не помню вашей фамилии». – «Никто не помнит». – «У нас в больнице есть санитар, так он, как выпадет свободная минута, так и читает. И все детективы. Я у него иногда беру почитать, но вашей фамилии, вы извините...» – «Не извиняйтесь, я издаюсь под псевдонимом». – «А-а... А каким?» – «Колорадский». – «А почему?» – «Да так, тоже, знаете ли, насекомое... Но звучит лучше. Что это за фамилия для литератора – Мухин? Смех один. «Ваша фамилия Мухин, вы пролетаете...» Это цитата. Редактор один сказал, давным-давно». – «Понимаю... Да, Колорадского видел, точно помню. На лотках. Вот только не читал, вы уж извините». – «Не извиняйтесь. Я же не извиняюсь, что не лечил у вас ногу». – «Не отчаивайтесь, у вас еще все впереди». – «Вот тогда и заставлю вас прочесть».

На том мы и порешили. В смысле – порешили вторую бутылку, а заодно поговорили о том, у кого какие бывают фамилии, имена, псевдонимы, прозвища и кликухи. Вспомнили, естественно, Даздраперму. Я рассказал о человеке по имени Кратер, что означает Красный Террор. Феликс напомнил, что он Ильич, и признался, что получил от родителей имя в честь Дзержинского. «А отчество – в честь Ленина?» – брякнул я, и только когда Феликс заржал, понял, что сострил. Плохо дело. В разговоре я предпочитаю тонкий юмор, такой, чтобы собеседник через раз немного недопонимал и проникался уважением к глубине моего интеллекта. Настораживает, когда наоборот: вокруг покатываются, а ты сам еще не понял, что сказал. Впрочем, до роли Арлекина мне еще далеко, и на том расслабимся...