Вернее – на хлеб. На масло и остальное наколочу завтра.

Нацепив куртку, заперев номер и в очередной раз вспомнив, что это не номер, а покои, в крайнем случае комната, я проследовал к винтовой лестнице. Лестница была классическая, из рыцарского замка, вынуждающая атакующего бедолагу перекладывать меч из правой руки в левую. Наверное, в мрачном средневековье особенно ценились бойцы-левши и служили за повышенное жалованье.

А впрочем, вторая лестница была завита в обратном направлении – наверное, на тот случай, если какой-нибудь хитроумный барон укомплектует штурмовой отряд одними левшами.

Периодически зажмуриваясь, чтобы не вызвать головокружения, и не отпуская гнутых перил, я свинтился по лестнице в холл. Кожаный диван был пуст, а в одном из кожаных кресел сидел крепкий стриженый парень в хорошем костюме и смотрел телевизор. Я пожелал им обоим доброго утра, и парень настороженно ответил мне тем же. Уже в спину. Простите, мне некогда. На воздух! На воздух!

Воздух был прекрасен. Как нашатырь. Как противоядие от этанола (при мысле об этиловом спирте в желудке у меня бултыхнулось). Воздух был упоен... тьфу, то есть напоен чем-то таким... Весна, словом. Я осторожно вдохнул поглубже и задышал размеренно, как стайер. Полезно. Вот позавтракаю и до обеда благовоспитанно погуляю, подышу. Мишка говорил, что где-то здесь можно без проблем взять напрокат лыжи – но это не сегодня. Сегодня будет моцион, предписанный старикам и выздоравливающим. И самое главное – не думать до обеда о тексте, иначе головная боль не пройдет никогда, несмотря на две таблетки янтарной кислоты. Я себя знаю.

Можно было и не ходить в столовую. Кое-что из съестного еще оставалось в недрах сумки, но еда – тлен... Не ради еды я шел, а нес бренное тело на свою персональную Голгофу, на пологий, но высокий бережок... ничего, в качестве искупления сойдет и такое восхождение, а на Эверест за искуплением я не полезу, каков бы ни был грех, и не просите. Превыше всего – что? Правильно, мера. Эти древние мудрецы знали толк в похмелье.

При дневном свете резные выкрутасы перил горбатого мостика не производили впечатления. Вдобавок под настилом были проложены две толстые трубы, обмотанные чем-то серым и лохматым. Из одной выбивался парок, на лед капало.

Скользя, я перешел мост и одолел Голгофу не кратчайшим лобовым путем, а по ступеням, которых вчера не заметил. Нормальные герои всегда идут в обход. Особенно если наверху – завтрак, отнюдь не желанный, но необходимый. Чего только ни вытерпишь ради литературного процесса. Было без пятнадцати десять, и если утренний корм здесь задают в девять, мне следовало поторопиться.

Сухонькая старушка в пальто и пуховом платке, зорко пасущая мальчишку плутоватого вида, попалась мне навстречу и поздоровалась, как с добрым знакомым. Я механически ответил. Кто такая? А, ну да, это та, с раскладушкой. Та, что явно обрадовалась, когда я заплатил за всех кровососу-шоферюге. Интересно, зачем я это сделал? Альтруист хренов. И почему ее все-таки поселили в «Островке»? Теперь не отделаешься: будет всякий раз выказывать мне свое расположение, то есть заговорит меня до умопомрачения – о внуках и болячках. Оно мне надо?

Кашу-размазню в полупустой уже столовке я, разумеется, брезгливо отверг, а творожок со сметаной – съел и, запив молоком еще одну таблетку, почувствовал себя несколько более пристойно. Теперь – моцион до упаду.

Первый упад случился очень скоро – скользкая дорожка, неловкий взбрык, попытки эквилибристики и, сами понимаете, полное фиаско, ноги выше головы и в растопырку. Оверкиль. В черепе злорадно отдалось болью. Ну что за сволочи – не могли везде песочком посыпать! Больные же ходят. И старенькие. И отравленные.

Держась малоутоптанных тропинок, я обошел территорию санатория по периметру. Никаких впечатлений. Стандарт. Корпуса да сосенки. Угрюмая котельная с железной трубой. Робкая лыжня, варварски истоптанная чьими-то гигантскими ступнями, – не иначе по следам лыжника прошел обутый йети. Воздух – стерильный, без запаха. По-над рекой хотя бы весной пахло, теплой речной сыростью.

Я отколупнул от соснового ствола немного присохшей смолы, сунул в самый нос. Нормально. Зимой в лесу скучно без запахов и лес не лес.

Через час я знал территорию вдоль и поперек, изучил топографию дорожек, подавил приступ дурноты при взгляде на ряды бутылок в местном магазинчике, выпил стакан бесплатной минералки в амбулаторном корпусе, иронически похмыкал над больными, чинно сидящими в очереди на лечебные ванны и погруженными в захватывающее чтение собственных медицинских карт, изучил зачем-то расписание всевозможных процедур и прочитал, какие фильмы привезут на этой неделе (кинозал все-таки действовал). Я оживал. Я подставлял солнцу лицо, лепил, посмеиваясь, снежки из подтаявшего снега, швырялся ими в деревья и все время мазал. Я высматривал фигуристых медичек, но не высмотрел ни одной пригодной для флирта. Интересно, они сменами работают или как? Завтра будет смысл половить шансы?

Возвращаясь, я специально остановился на мосту, чтобы полюбоваться «Островком» при дневном свете. Корпус был деревянный, на мощном каменном фундаменте (натуральный дикий камень, не пошлый бетон, исчерканный надписями). По-моему, строители тщились гармонично совместить в одном здании комфортабельный охотничий домик для избранных гостей, генеральскую дачу и расписной терем-теремок – и не преуспели в задуманном. Как ни крути, получалась эклектика. На кой ляд они прилепили к краям фасада две жутко тесные и явно нежилые восьмигранные башенки под островерхими крышами, увенчанными ржавыми флюгерами в виде ландскнехтов с алебардами, – оставалось только гадать. На фоне вполне старорусского, хотя и немного слащавого резного крыльца, рыжей металлочерепичной крыши «под терем» и загогулистых оконных наличников эта псевдоготика производила странное впечатление.

– Любуетесь? – послышался голос.

Я тотчас ответил в том смысле, что да, любуюсь, и обернулся. Кто такая?

– Здесь хорошо, – сказала удачно сохранившаяся дама лет сорока, прячущая пол-лица за огромными очками в тонкой оправе. – Тихо... – Тут она с сомнением поглядела на меня, вероятно, пытаясь понять по моему лицу, слышал ли я ночные вопли. – Вы ведь в десятом номере живете? А мы с дочерью в девятом, он двухместный. Надежда Николаевна, – церемонно представилась она и протянула мне руку – то ли для пожатия, то ли для поцелуя, не поймешь. Я пожал и представился:

– Виталий Павлович. Только почему номера? Мне сказали, что тут эти... покои. Ну, в крайнем случае комнаты.

Она кокетливо рассмеялась.

– Это вам, наверное, Феликс сказал? Он любит разыгрывать. Вы ведь здесь впервые?.. Я так и подумала. Мы с Инночкой тоже. Такую путевку, чтобы непременно попасть в «Островок», достать, знаете ли трудно...

Я пожал плечами – мне трудно не было. Трудность состояла в другом: дать даме понять, что сейчас я не расположен разговаривать ни с нею, ни с кем иным, и по возможности сделать это так, чтобы она не обиделась. Мало того, что в голове у меня все еще шумело, так подлому случаю заблагорассудилось впихнуть туда мучительный вопрос о разнице между дамой, приятной во всех отношениях, и просто приятной дамой.