Многие не любят писать начало романов, а я люблю. Вариантов – сотни, бери любой, кроме занудных, и не прогадаешь. Вот дальше – сложнее, потому что чем ближе к финалу, тем больше всякой всякости, тобою же написанной, приходится держать в памяти, тем больше шлагбаумов неожиданно опускаются перед самой физиономией: того уже нельзя, этого тоже, и в конце концов широкая, как аэродром, дорога, превращается в узенькую кривенькую тропинку... бр-р. Нет, начало – лучше. Каких персонажей захочу, таких и выдумаю, и сделаю с ними то, что мне левая пятка подскажет. Пока можно. Эх, веселись, душа!..

Скажем, стоят на мосту двое влюбленных (где ж им и стоять, как не на мосту?). Тридцать семь лет на двоих, в головах сквозняк, в желудках немного пива, в карманах – шиш. Обалдуй и обалдуйка. Или даже не влюбленные, а так, допустим, он к ней клеится, не очень умело, но старательно. Холодно. Ветер. На воде – рябь. На обоих – куртки, обширные такие, как с поддувом от компрессора. Она, дура, естественно, романтическая... или нет, пусть изображает дуру из спортивного интереса: будет ли парень ей подыгрывать и насколько далеко зайдет в имитации кретинизма... так вот она, понимаете ли, вслух любуется мерцанием звезд, динамистка, а парень-то уже понимает ее игру и, ясное дело, злится. И – хлоп! – одной звездой на небе меньше. Вдруг. Стухла. Это мой Гордей поглядел на нее дурным глазом. Померещилось? Очень может быть. Оба так и подумали. Да и звездочка была так себе, не Сириус. Ну и ладно. Девчонка динАмит, Гордей доходит до белого каления, ссора, «катись отсюда» и другие милые словечки, мысль прыгнуть в воду, зябко, много чести стерве (стервецу), проще выбросить ее (его) из головы – и разошлись, как в море корабли. Сколько-то времени спустя повзрослевший Гордей в сходное время суток случайно оказывается на том же самом мосту (непременно на том же – реперный знак в памяти!), что-то припоминает и, усмехаясь, вперяет взгляд во-он в ту звездочку. Хлоп – нету. Как корова языком. А ну-ка еще эксперимент! Хлоп – еще одной звезды нету. Место такое аномальное, да? Гордей стремглав бежит с моста на набережную. Хлоп – третьей нету! «А если так же на Солнце поглядеть?!» – здравая деструктивная мысль. Энтропийный гений Гордей бредет по ночным улицам, ничего не замечая, зачерпывая ботинками осенние лужи, колени дрожат, на лице – безумная улыбка... Стоп. Достаточно. Конец пролога. Кстати, насчет моста – это я хорошо придумал. Мост пригодится. Вот при прыжке с этого самого моста моего Гордея впоследствии и подстрелят в коленный мениск...

Текст лился на магнитный носитель ровно и солидно, как нефть из удачно пробуренной скважины. Дважды я совал в кружку кипятильник и сыпал в кипяток растворимый кофе. Грыз сахар, полезный для извилин. Нефть шла хорошо, насос не надрывался и не захлебывался. Самое оно. Я дописал пролог и приступил к первой главе.

Обсерватория на плато в пустыне Атакама. Жара, адова сушь. Почта. Почтальон-индеец в гигантском сомбреро, клетчатом пончо и верхом на облезлом гуанако. Не гуано, а гуанако. Местный колорит. Не уверен, что бывают верховые гуанако, ну да потом проверю, а пока поставлю в скобках знак вопроса. Письма. Бумажные, в конвертах. Электронную почту – отринуть, потому что тогда не будет колоритного почтальона. Сразу два послания от взволнованных любителей астрономии – куда, черт подери, девалась звезда Гемма из созвездия Северной Короны? (В скобках вопросительный знак – проверить принадлежность звезды указанному созвездию!) Аспирантка с тяжким вздохом велит студенту-практиканту разобраться, что там с этой Геммой... Ночь. О ужас!!! Где Гемма? У всех тихо едет крыша. Нет Геммы, ни визуально, ни телескопически...

Тут моя нефтяная вышка закапризничала, нефть пошла нерегулярными толчками и вскоре иссякла. Ну и ладно. Завтра восполнится и еще накачаю, а на сегодня достаточно. Я почувствовал такой голод, будто неделю не ел. Ну да, конечно, прозевал ужин! Так мне и надо, нефтяному магнату, арабскому шейху...

Посмеиваясь, я умял банку шпрот с хлебом и запил крепким чаем. Полегчало. Вытряхнул в корзину полтарелки окурков, достал из сумки новую пачку сигарет и раскрыл пошире форточку.

Я улыбался. Текст пошел, и живой текст. По-настоящему книга живет только до тех пор, пока ее пишешь. Вышла из печати – умерла, превратилась в зомби. С виду вроде живее всех живых, а души в ней уже нет, и начинает она постепенно умирать, пока тихо и неприметно не уляжется где-нибудь сухой мумией. Кто о ней вспомнит через десять лет – разве что какой-нибудь дотошный библиограф... А бессмертные книги я делать не умею и, похоже, уже не научусь...

Интересно знать: чего ради редактор серии «Абсолютное убийство» в издательстве «Бомбарда» подбил меня написать не просто детективный, а детективно-фантастический роман? Если исключительно в целях расширения читательской аудитории, то Бога ради, какой автор сдуру станет возражать? В таких делах у автора и издателя всегда трогательный консенсус. А может, задумана новая серия, чисто фантастическая, без громких имен, кои давно расхватаны конкурентами, и мне уготована роль паровоза? Тут надо было серьезно подумать, прежде чем брать аванс: а на кой это мне? Вместо сомнительных экспериментов писал бы и дальше о разборках «братвы» и в ус не дул. Продолжил бы цикл о Перееханном Дрезиной, типаж себя еще не исчерпал. Покупают ведь. Что еще надо, кроме ноутбука, крепкого кофе, коньячка по вечерам да штанов, устойчивых к истиранию? Талант? Не смешите. Только желание работать, каковое желание все чаще замещается банальной необходимостью. Больше ничего. А то, что сам себя не можешь перечитывать, не говоря уже о текстах коллег, – кого это интересует? Никого. Еще не спекся? Нет. Ну и пиши.

За праздными мыслями надо следить и не давать им воли, иначе они непременно схватят тебя за шиворот и окунут мордой в пессимизм, я себя знаю. Поэтому я взял себя в руки, проделал несколько физкультурных упражнений, умылся холодной водой и без жалости растер физию жестким полотенцем. Так ей и надо.

Стояла тишина. Безусловно, отвратная склока в холле завершилась до моего пробуждения, иначе черта с два я смог бы работать. Начать – точно не смог бы. Это потом меня несет и все посторонние звуки исчезают. Нечто подобное, если верить Джеку Лондону, происходит с ездовыми собаками: самое главное не свезти нарты, а стронуть их с места.

Теперь душе хотелось общества, разговора, и, может быть, толики спиртного, но именно толики, не больше. Прислушался. В холле вроде кто-то был. Ну вот и хорошо.

Уже уходя, я бросил взгляд на свои апартаменты. Нет, свину – свинское, а мне не чуждо ничто человеческое. Я собрал с пола пустые бутылки и запихнул их в мусорную корзину. Поправил простыню на кровати и аккуратно застелил ее одеялом. Взбил подушку, перевернул ее другой стороной вверх – и разом утратил хорошее настроение. На белоснежной наволочке темнело грязное пятно. В виде маленькой, с пятирублевую монету, пятерни.

– Значит, в Радогду все еще не проехать? – сокрушенно спросила Мария Ивановна. – Только через Юрловку?

Снявши свой старушечий платок, она больше не выглядела бабкой. Очень сухая, очень подтянутая пожилая женщина вполне интеллигентного вида. Тоже, кстати, учительница, как и отсутствующая Милена Федуловна, которой, по правде говоря, куда больше подошло бы называться Марь-Иванной. Географичка с непогасшим энтузиазмом в глазах. Наверняка таскает своих недоразвитых оболтусов по музеям и походам, учит их не блудить, то есть не заблуждаться... тьфу, не блуждать в лесу и определять минералы по внешнему виду. Примерные ученики к таким учителям равнодушны, шпана их ненавидит, зато середнячки с кое-какими мозгами под черепной крышкой от них без ума. По себе помню, у нас в школе был такой типаж, только преподавал тот типаж не географию, а физику. Магия личности. После школы я чуть было не решил поступать в физтех, даже подавал документы... Интересно, что бы я делал сейчас с физтеховским образованием?