Он начал вдруг кружить вокруг Кости и принюхиваться, словно большая рыжая собака. Реаниматор смотрел на него с недоумением.

— Эге! — выдал тот наконец. — А ведь санитар-то пьян! В доску. Водки нажрался, еле на ногах стоит.

— Только пива выпил, — сказал Костя. — А шатает меня от усталости и нервного напряжения.

— Врешь, врешь ведь! — обрадовался чему-то дежурный врач. — Я отстраняю тебя от работы. Пиши объяснительную записку и вали отсюда. Завтра же подам докладную главному. Ты у меня на улице с волчьим билетом окажешься.

Константин молча снял белый халат и шапочку, скомкал их, швырнул к ногам дежурного врача.

— И я подам докладную, — произнес Петр Петрович. — Только предложу в ней вынести санитару благодарность. И наградить денежной премией. А заодно напишу, как ты занимаешься оформлением больных.

— А он просто очень давно ревнует меня к Косте, — сказала вдруг Катя. — Так ведь, Коленька?

— Молчи! — вновь заорал дежурный врач и затряс над головой кулаками.

— И этот начал воздух пилить, — усмехнулся Петр Петрович. — Не больница, а театр прямо. Балаган бродячий. Пошли отсюда, ребята! Я вас кое-чем угощу.

Оба санитара и медсестра пошли вслед за реаниматором, а дежурный врач со злостью пнул ногой скомканный халат, который отлетел к очковому сынуле. Тот почему-то хихикнул, но тотчас придал лицу скорбное выражение.

Петр Петрович привел всех в ту же палату реанимации. Все приборы были отключены, экраны и мониторы лишь тускло отражали свет огромной лампы под потолком. Константин поглядел на операционный стол, где совсем недавно умирал старик. Почему же он не скончался? «Неужели это я, — подумал Костя, — набравшись наглости, вмешался в решение Бога? Или Господь моими руками сотворил то, что было предопределено им?» Странные чувства сейчас переполняли его душу: и радость, и запоздалый страх, и ожидание чего-то нового, что должно непременно перевернуть всю его жизнь. Такую, в принципе, пустую, обычную, даже нелепую, как и у большинства миллионов его соотечественников.

Реаниматор тем временем сходил в соседнюю комнату и вернулся с колбой и мензурками. Митя облизнулся. Катерина налила из-под крана воды в графин.

— Спирт надо пить чистым, — заметил ей врач.

— Я так не умею, — ответила она. — С вами тут вообще сопьешься. Цирроз печени заработаешь.

— Заработаешь — вылечим, — сказал Петр Петрович, разливая из колбы спирт по мензуркам. — Я тебе сам операцию сделаю по пересадке печени.

— А пол изменить можете? — спросил Митя.

— Тебе, что ли? Могу.

— Зачем мне? Я вообще спрашиваю. А если даже и мне? Интересно побывать в шкуре женщины. А потом обратно.

— Но-но! — погрозила ему пальчиком Катя. — Это у вас, мужиков, шкура, а у нас — кожица. Поджаренная и хрустящая.

— Ладно, ребята, давайте выпьем за день рождения, — сказал реаниматор.

— У вас, да? — спросил Митя.

— У него! — кивнул в сторону Кости Петр Петрович. — Сегодня врач родился. Так-то вот. У меня нынче один парень на столе скончался, а у него — старик выжил. За тебя… коллега!

Они чокнулись мензурками и выпили. Катя сразу закашлялась, а Митя благодушно погладил рукой свой толстый живот. Константин ощутил легкий туманец в голове, ему стало весело.

— А я в детстве хотел матросом стать, — сказал он и сам же засмеялся, словно произнес нечто предельно остроумное.

— Тоже неплохо, — откликнулся Петр Петрович. — Но тебе надо действительно в медицинский поступать. С направлением из больницы проблем не будет. А Николая этого Семеновича ты не бойся, никакой докладной он не напишет, у самого рыло в пуху. Он у нас на курсе самой последней сволочью был. Я ему, помню, лично пару зубов вышиб. И вообще, никакой он не врач, а просто администратор. Такие типы, как паразиты, к медицине присосались и живут. Есть такие жучки в муравейнике, забыл, как они называются, ламехузы, что ли? Сами ничего не делают, не производят, а всеми запасами муравьев пользуются. Жируют.

— Почему же муравьи их не трогают? — спросил Костя.

— А хрен его знает почему. Может, привыкли или уже внимания не обращают. Или жалеют убогих. Или воли нет выгнать этих ламехуз к чертовой бабушке. Ты спроси что-нибудь полегче, — усмехнулся врач.

Митя, завладев колбой, вновь разлил спирт по мензуркам. Катя разбавила свою дозу водой и произнесла:

— А вот мне Костя посоветовал на панель идти.

— Иди, — кивнул реаниматор. — Дело стоящее. Тут я с ним полностью согласен. Раз в сто будешь больше меня зарабатывать. А то и в тысячу.

— А как же мораль? — спросил Костя.

— Мораль? — усмехнулся Петр Петрович. — Немецкий философ Кант как-то сказал: есть две вещи, заслуживающие внимания, — нравственный закон внутри меня и звездное небо над головой. Так что исходи только из этих двух постулатов.

Митя громко икнул. Затем еще раз.

— Недопив, — сказал он, поспешно разливая остатки спирта. — Кант — это, конечно, хорошо, но пожил бы он в России, в наши дни. Небо бы ему показалось с овчинку, а нравственный закон внутри превратился бы в обыкновенную изжогу.

— О! А ты тоже философ, толстячок, — рассмеялся реаниматор.

— Я вам так скажу, — отозвался Митя. — Медицина меня мало интересует, и никаким врачом я, конечно же, не буду. Меня влечет литература. Да, да, я хочу стать писателем. Сегодня же начну писать роман, где главным героем будет… Угадайте — кто?

— Ну конечно же, Костя, — сказала Катя.

— Точно! — воскликнул Митя. — Стану его биографом. Тебе больше нельзя пить, — улыбнулся Константин.

— А я все равно буду писать роман, — упрямо продолжил его друг. — И назову его как-нибудь… так: «Подари мне жизнь». Неплохо?

— Ладно, Петр Петрович, мы, пожалуй, пойдем, — сказал Костя, пожимая протянутую руку. — А то он еще не только романы, а кино снимать захочет! Всего доброго.

В коридоре Катя придержала Костю за локоть. Митя, пошатываясь, ушел вперед.

— У меня сегодня дома никого, — сказала медсестра. — Поехали после смены ко мне? Я тебя завтраком накормлю. Насчет мужа не беспокойся, он в командировке.

— Нет, не поедем, — улыбаясь, ответил Костя. — Во-первых, я же отстранен от работы, поэтому прямо сейчас отправляюсь к себе. Хочу выспаться.

— А во-вторых? — спросила Катя, почти прижав его к стенке.

— У меня ведь девушка есть, — сказал он. — И я ее очень люблю. Так что завтрак наедине отменяется. А также обеды и ужины.

— Ну и дурак! Одно другому не мешает. И почему меня любят только те, кого не люблю я?

Константин погладил ее по волосам и неожиданно поцеловал.

— Не обижайся, Катя, ты очень славная, — сказал он. — Только бестолковая немного. Все еще у тебя будет. Ну хочешь, сходим завтра в театр?