прожил ещё шесть.

То ли талой воды жесть.

То ли бог есть.

***

Господи, тебя

цитируем каждый день,

каждый час, минуту, Боже.

***

Как под ветром дождь, под звездой река,

вот и мы колеблемся, дорогая, от

северного до южного позвонка.

***

Умылось дождём лето.

Из хижины выходят женщины.

Все красивы.

***

Мужчина пахнет сигарой.

Женщина пахнет кофе.

Дети пахнут бананами.

***

Стреляют в окна.

В дыму лица.

Улица матерится.

***

Ах ты, сука-весна, растревожила,

а я думал, что всё уже прожил я.

Не курю и полгода тверёзый я.

Застрели меня почкой берёзовой.

***

Война кончится –

патроны останутся.

***

Как волчица, в небо завывала:

–Боже, отпусти мои грехи!

Бородатых я не целовала,

я читала ихние стихи.

***

Лето в этом году

было хмурой осенью;

птицы хрипели в дуду,

слезоточил какаду,

не уродило просо.

Ждали большого солнца

в объективе плачущие японцы,

на мусорном баке кошка,

из серебра ложка,

женщина в парчовом кокошнике;

гортань выкатывающая «О!

Какие знакомые лица!»,

чмо, уже готовое похмелиться.

На завалинке с Cэмеlом на губе деды,

пересчитывающие победы.

Местная идиллия

Женщина лежит на песке,

в полоску бёдра,

из какой-то ржавой трубы

ползёт паук.

Матушка несёт с водой вёдра,

вёдра не носит внук,

он программист по жизни,

частота звуков – его отчизна

и тризна.

Отцвела поляна роз,

леса юдоль.

Кем-то стрижена под ноль,

каким-то держателем коз.

***

Ни покурить, ни бухнуть, ни прилечь там,

Боже, в твоём глубоко бесконечном.

***

Глоток воздуха строчке

и нужен, быть может,

чтоб читатель успел продышать:

«О Боже…»

***

Белая девушка

и красный негр,

бой из Японии,

гей из Якутии,

где 10 месяцев – снег

и нет хунты;

из Штатов старушка,

похожая на панду,

из Венгрии

юная Лолит

(298 человек,

включая стюардесс

и тех, кто рулит).

Самолёт не падает,

потому что летит

в туманность Мега,

в созвездие Лит.

***

Кричит птица

в пустом саду.

Кто-то рассыпал цветы.

***

На земле стало больше

на одного человечка.

Или кому-то надо уходить?..

***

Стряхнув с одежды

полевых друзей,

иду домой.

***

Устав от всех земных дорог,

облокотясь на облака,

не зная язвы и греха,

бухает Бог.

Прелюдия

И вот, в какой-то год обычный,

в какой-то необычный год,

в таком рождаются да Винчи,

Бах, Моцарт, Пушкин, Элиот,

войдёт, как в храм входил язычник,

как варвары врывались в Рим,

летят к чертям его привычки,

стихи, зачёты, сказки Гримм.

Она уже в кафе вокзальном

пьёт кофе с жёлтым пирожком.

Несёт в издательство скандальный

стихи Серёжа Чудаков.

Она уже в кафе вокзальном

заказывает бутерброд,

листает лета расписанье,

вступает в варвары. И вот,

Тамара, Анна, Марианна,

быть может, Данта идеал,

она приснилась Модильяни,

и он портрет её писал.

Её лицо в простом овале

в Дружковке видели уже,

ей посвящает гениальный

сонет непризнанный А.Ж.

И солнце щедро засыпало

в гардины солнечный инжир,

когда она входила в спальню,

и дверь захлопывала в мир.

***

Доживаю время,

которое уже прошло.

Не нужны туфли.

Экхарт. Прислушайтесь

И лавкам пустым

я буду рассказывать о

том, что, прислушайтесь, есть

Он.

***

Живу просто,

как в слове буквы.

Дар по росту,

бог по обувке,

по губам окурки.

***

Переведём, поставим и сыграем

на сцене или

на улице, в себе, в едальне…

Всего, Шекспир Уильям.

***

Лица, порезанные глазами,

улетающих с холстов

женщин Модильяни.

***

Пальцем не размажешь,

ножом не соскребёшь,

под солнышком оранжевым

живи, пока живёшь.

***

Начнём с Ваших ног,

умирая со страху.

Смерть есть Бог,

по Баху.

Вас взбодрит виски?

Яйца афроамериканского какаду?

С пивом вчерашняя пицца?

Человек спит на ходу,

по Ницше.

Меня окрыляет

открытый Ваш текст,

игральница на флейте.

Музыка тоже секс,

по Фрейду.

***

Вокруг опального Аввакума вакуум.

Ладный цвет у опавшего ландыша.

Расслабляйте весь ваш умытый ум,

не ищите в радуге смысла –

радуйтесь.

Гребцы

Вода, лодка,

вёсла,

руки, спины.

***

Тихая, как одуванчик с пушистыми головками,

сидит пожилая пара

в тупике коридора районной больницы.

***

Красные вишни.

Красные помидоры.

Отчаянная быстрота.

Загораем

Панама для очков.

Панамки для грудей.

Шнурок для попки.

***

Если тебе тесно во Вселенной,

превратись в бабочку.

И если не взмахнуть крыльями

под ладонью,

стань грязью

под своими ногтями.

Т.Г. Шевченко. Река

Ревёт безумная река,

и ветер бьёт о берег волны,

то ищет он под небом волю,

то воет в листьях ивняка.

Без паруса и без компаса

ущербный месяц на волне

то загорался, то бледнел,

то пропадал, то появлялся.

Но чуть к рассвету – стало тише,

и заново рождался мир.

Молчала утренняя птица,

и человек не говорил.

***

Большой дождь

копошится в листьях.

Лепестки роз на земле.

***

Сегодня ел томаты

под солнечным маслом.

Спасибо, женщина!

***

Переливается кровь моя

в молекулу насекомого.

Звенит, красная!

Тридцать три ступеньки

Отрекаюсь – глаз твоих в высоком зеркале шкафа –

не было,

листьев липы, орущих об утре в открытую раму, -

не было,

чашки с горячим чаем и красными розами, на крутых

боках растущих её, – не было,

визга снаряда, радостной сукой вырвавшегося из

крепких креплений орудия, – не было.

Тридцать три ступеньки в пустое небо.

***

Сижу, жду,

когда поспеет виноград.

Отворил рот.

Поэтесса

Кривые искры в глазах.

Сок бежит из сосцов.

Хочет всё небо.

***

Повторять Паганини –

воздух пилить

платком.

***

Просыпайся, просыпаясь!

К лону, по груди, стекает

дождь божественный, Даная!

***

Пиши и выбрасывай,

пока не надоест

писать