носу корабля — и то лишь для того, чтобы выглядеть как приличное парадно-выходное судно. Зато у кораблика имелось целых два медицинских отсека, оборудованных так, что можно было проводить полноценные хирургические вмешательства, трюм, под завязку забитый вооружением, и какие-то невероятно мощные движки.

Малышка могла легко идти и отстреливаться от Босфора до Лондона и обратно, не особенно напрягаясь.

Обо всем этом мне, бесконечно далекому от мореплавания, рассказал Иван, когда мы поднялись на борт.

Все гостевые каюты на яхте были одинаковые, без различия на чины и титулы, очевидно, ради экономии пространства. Несмотря на внешний шик типа золоченых буковок названия и каких-то особенно изысканных дизайнерских решений экстерьера, внутри была самая обычная боевая машинка для нетипичных заданий.

— Ты нас сегодня спас, — констатировал Иван, наливая что-то подозрительно похожее на веселый портвейн в стаканы.

«Артемида» в этот момент покинула порт и теперь бодро шла в направлении Российской империи.

Я промолчал.

Скромно махать ручкой и говорить «Ой, что ты!» было бы полным идиотизмом, делать грудь колесом и надувать щеки от важности — тоже. Поэтому просто молча принял стакан.

— Не только нас, — продолжил Иван. — Но и меня. Опять.

— Вот тут не могу не спросить, — немного ворчливо проговорил я. — На кой хрен ты вообще поперся в Варшаву? Без тебя, что ли, не справились бы?

— Ты же понимаешь концепцию допроса? Если не задать правильный вопрос, можно вообще не услышать ответа, — сказал Иван. — И мало кто владеет достаточной информацией, чтобы задавать правильные вопросы на эту тему. А кто владеет — слишком на виду для таких путешествий. К тому же то, что мы узнали, официально никто и никогда не подтвердит. Иначе можно было не допрос на месте устраивать, а поляка тащить в Москву.

— Политика, — скривился я.

— Политика, — кивком подтвердил Иван.

Цесаревич мрачно смотрел в свой стакан, и мне подумалось, что парень, наверное, впервые в жизни по-настоящему потерял своих людей.

— За ребят, — произнес я, и мы выпили, не чокаясь.

Честно сказать, я ожидал ностальгический привкус трех топоров, но пойло было удивительно мягким на вкус. Хотя винище — все равно винище, что с ним ни делай.

— Дважды спас, — произнес Иван, словно бы я и не перебивал его.

Хотелось пошутить, мол, чую, что и не в последний, но пришлось благоразумно промолчать. Только тупой не поймет, что на парня открыли охоту. И, честно сказать, я слабо верю, что это Меншиковская шобла решила попрать основы монархии. Они бы скорее попытались абсолютную превратить в конституционную, ведь если так кардинально меняешь строй страны, можно ненароком лишиться и собственных земель, и капиталов. А то и голов.

Нет, здесь что-то более банальное, более прозаичное. Классическая борьба за власть внутри рода, например. Да, я бы поставил на это. Слишком точные и удачные атаки для врага из числа посторонних людей.

— Я бы хотел достойно тебя наградить, — меж тем произнес Иван. — За такой подвиг полагается титул, но пока мы движемся к Москве, нам нужно придумать какое-то внятное обоснование, не вызывающее вопросов со стороны прочих аристократов.

— Я облегчу тебе задачу, — проговорил я. — И гордо откажусь от такой награды.

Лицо Ивана вытянулось:

— Не понял? Ты государеву милость, что ли, отвергнешь?

— Ну ты придумай что-нибудь более приземленное, и я с радостью соглашусь, — миролюбиво отозвался я. — Ближе к народу надо быть, Твое Высочество. Ну какой мне титул? Я только вчера в Москву приехал, с казенных харчей слез и поступил по квоте. Еще и с Нарышкиным умудрился организовать дельце прибыльное, и с наследниками уважаемых родов вожу тесную дружбу. Твои же шакалы меня сожрут с потрохами, я из Кремля выйти не успею!

Цесаревич помрачнел.

— Есть, конечно, некоторое рациональное зерно в твоих словах, — нехотя признал мою правоту Иван. — Но мне твой взгляд на аристократию не нравится. Там не все Распутины и Новаки, ты же понимаешь.

— Понимаю, — не стал спорить я. — Но и ты пойми. Я еще нетвердо стою на ногах. У меня ни семьи, ни дома. Никакой защиты, кроме собственных кулаков. Один в поле не воин, сам понимаешь. Рано.

Цесаревич разлил новую порцию винного пойла по стаканам и задумчиво повторил:

— Рано… Знаешь, Алекс, ты, наверное, единственный человек во всей стране, кто мог бы с такой легкостью отказаться от титула.

Ну, просто я единственный человек в стране, кто понимает, что и без титула можно по жизни неплохо устроиться.

— Не подумай, что я ломаюсь, Твое Высочество. Но всему свое время. Кто такой простолюдин Мирный? Счастливый ублюдок, безродная псина, пыль под ногами великих господ. А боярин Мирный?

— Князь, — поправил Иван.

— Тем более, князь Мирный! Этого гаденыша надо сразу раскатать, что-то слишком быстро он взлетел. А то еще наберет силу, придется и с ним считаться, а делянка тут уже поделена.

— Я не могу оставить тебя без награды, — упрямо нахмурился Иван. — Отец… Э-э-э… Будет негодовать.

Вместо ответа я постучал двумя пальцами по груди в области сердца.

— Хм… — протянул цесаревич. — Если так подумать, технически ты сейчас под призывом. И как военнослужащий можешь быть награжден медалью «За отвагу».

— Ну вот, видишь, даже бутылка не кончилась, а уже придумали! — хмыкнул я.

— Странный ты человек, Александр.

Цесаревич посмотрел на меня как-то внимательно, изучающе. Хотел что-то сказать, но потом лишь покачал головой и начал разливать по новой.

Тут я уже не выдержал:

— Твое Высочество, а есть тут что-то поприличнее винища?

— А-а-алекс! — цесаревич демонстративно закатил глаза. — Ну ты совсем…

— Деревня?

— Кошмар, — пробормотал Иван, доставая из бара бутылку водки.

— Вот с этого и надо было начинать, — произнес я, перехватив у наследника престола пузырь. — Идем, заглянем к Лютому. У него-то наверняка нет волшебного бара под рукой.

Так-то, конечно, пить возбранялось, но, когда в трюме груз 200, кто будет обращать внимание на такие уставные мелочи?

Речь Посполитая, где-то на проселочной дороге, Алексей Ермаков

Этому было бы хоть какое-то оправдание, если бы это оказалось засадой. Но нет, их небольшой отряд просто выскочил пред изумленными очами поляков по самому идиотскому случаю.

Вечер мгновенно перестал быть томным.

Завязавшийся сначала бой даже показался Алексею каким-то легким, скучным. Их маленький отряд бодро теснил пшеков, которые как будто пытались от них удрать.

К сожалению, противник не удирал, а спешно догонял слишком растянувшуюся колонну, принявшую воодушевленных русских бойцов с распростертыми объятиями.

И вот теперь стороны зарубились по-настоящему.

— Назад! Отступаем, отступаем! — рявкнул командир в гарнитуре.

Ермаков и Меншиков, все еще работающие в паре, действовали вполне слаженно и четко. Алексей поднимал довольно эффективные магические щиты, из-под которых Максим весьма метко отстреливался.

Парни почти дошли до опушки леса, когда какая-то слишком меткая польская псина подстрелила-таки Ермакова. Парня опрокинуло на землю, магический щит истончился, но не рухнул.

— Живой?