Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слышь, руки убрал, — рычу утробно, с такими как Слава или Мурат только так — грубостью отвечать на грубость, тогда они понимают и разговор выстроить можно.
Усаживаюсь на пятую точку и смотрю перед собой, рассчитывая увидеть знакомые хари быков. Однако вместо толстожопого тумбообразного Славика и накачанного стероидами Мурата, вижу совершенно незнакомые лица. Слова «отвали» или «валите на хрен» застывают на языке, а слюна во рту превращается в кисель. Изо рта выходит нечто совершенно нечленораздельное.
Да, передо мной стоят двое мужиком. На первый взгляд ничего необычного — на внешность два славянина с то ли зелеными, то ли голубыми глазами. Небольшие, какие-то даже тщедушные что ли, у обоих нос картошкой и вообще похожи друг на друга, как два брата. Однако что-то в виде этих двоих заставляет меня мигом вскочить на ноги и попятиться. Что? Да то, что одеты эти двое в старорусский наряд! Рубахи с длинными широкими рукавами свободного покроя, собраны у плеч. Такие же дюже нелепые порты из «тяжовины».
Я человек не особо верующий, свечки всего пару раз ставил и в церковь последний раз лет этак десять назад ходил. Но даже у меня в этот момент возникло непреодолимое желание перекреститься, что и делаю, чем вызываю на себя негодующие взгляды собравшихся людей. Именно людей — только сейчас вижу, что вокруг помимо парочки уже знакомых бедолаг, переминается в общей сложности одиннадцать человек. Две бабы и семеро разновозрастных детей. Кого женщины держат на руках, кто прячется за подол материнской юбки, а кто вполне самостоятелен, чтобы стоять рядом. Удивленно оглядываюсь — бабы еще такие, что от мужиков сходу не различишь, разве что подлиннее рубахи чутка.
Висит молчание, мой первый шок сходит. Приходит понимание, что здесь происходит. Неуверенно переступаю с ноги на ногу, разминая затекшие конечности. Как же все реалистично… Понимаю, что мой аватар так и не вышел из программы и остаётся в системе, управляемой искусственным интеллектом. Программа, сбоит и глючит. ИИ впихнул мой аватар в «виртуальную историю», а вместе с ним и меня.
Так, допустим.
Разберемся…
Сосредотачиваюсь, пытаясь вызвать консоль управления перед глазами, но ничего не выходит. Исчез интерфейс. Вместе с ним исчез уровень сигнала, индикаторы и даже значок, уведомляющий о записи экрана и его демонстрации. Стриму выходит аля-улю и Толя Уверенный ничего не видит? Пусть лучше так, чем заказчик увидит фиаско наработок.
Пробую высветить консоль вручную — для этого достаточно провести ладонью перед глазами, после срабатывал код, ну и дальше по расписанию. Однако, консоль мало того, что не появляется, так взмах руки отдаёт резкой болью в правом боку. В том месте, куда накануне пришелся удар воина с драккары Рюрика.
— Уф-ф-ф… — едва переносимая боль.
В боку, прям меж ребер, красуется свежий разрез, нанесенный с хирургической точностью. Благо края раны сошлись и начали затягиваться, но после взмаха рукой вновь кровят. Неожиданно…
В себя приходят мужички, со страхом и любопытством рассматривающие меня.
— Упиремь, — со знанием дела произносит один из них, обращаясь к брату (в том, что передо мной два брата у меня нет никаких сомнений — Биба и Боба прям).
— Да ну на хер? — все еще изо всех сил стараюсь вызвать консоль и установить потерянное соединение с системой. — Какой я тебе уперем?
— Ты, упиремь, — решительно заявляет мужик. — Подох, а теперь очухался.
— Сжечь бы… — вкрадчиво добавляет второй.
— А ещё че, — консоль так и не появилась.
Мужички ничего не отвечают, но оба отступают — шажок, другой, как бы незаметно. Оба держат в руках палки, видимо подобранные прямо тут. Похоже, что одной из таких палок мне тыкали в плечо. Вот засранцы, как дети малые, что палками в дохлую кошку тычут. Однако, настроены мужики весьма решительно, палки не опускают. Получать же деревяшкой по горбу нет желания, пусть и виртуально, но здесь очень хорошо чувствуется физическая боль. Как-то не учли программеры, что можно по щам от аборигенов получить. Впрочем, при всей своей внешней духовитости, мужички не спешили наступать.
— Мирослав, говорил тебе, что его на костер надо было.
— Надо было.
— И что делать теперь?
— Не знаю, Борислав. Рожа не красная вроде, может он и не упиремь?
С этими словами синхронно опускают палки. Может устали держать «оружие» на изготовке, а может понимают, что я без агрессии. На самом деле мне фиолетово, как на этих двоих, так и на их семьи. Что видится невооруженным взглядом, так это внешний вид братцев, выглядевших совершенно уставшими, измотанными и к тому же испуганными. По всему их виду очевидно — не до преданий молодцам сейчас, не до суеверий.
Не менее вымотанными и обессиленными выглядят их жены. Даже дети, у которых «по положению» в одном месте установлен вечный двигатель с неиссякаемым запасом энергии, и те поникшие и ведут себя тише воды ниже травы. Грудничок на руках у одной из дам и тот спокойно спит, посасывая мамкину грудь.
— Упиремь он ведь какой, известно — людей жрет, буйный, а этот не такой, — резюмирует мужичок.
— Я не упиремь, — качаю головой.
Ловлю себя на мысли, что не только прекрасно понимаю речь славян, но и бойко изъясняюсь сам. И если первое предусмотрено программой, то второе, навык древнеславянского языка, не предусмотрено ничем. Вот бы поймать этот программный баг — чует моя жопа, что в такого рода багах кроется ответ на вопрос «почему все пошло не так?».
— Если не упиремь, то как звать?
— Как-как… Дроченъ, — отвечаю раздраженно после некоторой паузы, припомнив одно из потешных славянских имен, прочитав которое я хохотал минут пять.
Мужчина продолжает талдычить.
— Ты уж не серчай, Дроченъ. Мы че тебя за упиремя приняли, — тыкает указательным пальцем и мизинцем, «козой», себе в глаза. — Вот этими глазами видел, как ты в Ладоге сомлел.
— Ага, думали, что тебя в Ладоге убили, — подхватывает второй брат. — А ты оказывается выжил, цел целехонек.
— Еще и деру дал, что нас обогнал.
Целехонек, блин. Вслух ничего не отвечаю. Вещала эта парочка логично. Даны были? Были. Один из них напал? Напал. Вон рана до сих пор не затягивается. Напрашивается вывод, что передо мной ладожане, как и я уцелевшие чудом в прибрежной резне. Именно что чудом, потому что я помню с каким остервенением расправлялись захватчики с горожанами. Интереснее другое — выходит, я сам, вернее