— Я? Начать строительство новой дачи за городом. Та, которая вам досталась в наследство от вашего предшественника, уже не отвечает современным требованиям, и числится за обкомом. Нужно — иметь свою, личную! С бассейном, сауной, специальными комнатами. По особому проекту. Чтобы и внуки были довольны потом, когда вырастут.

— А шо прикажешь мине говорить, той, избирателям, когда они узнают?

— Снаружи — дача не должна выделяться. Построился человек, как и все. На старость, чтобы в саду копаться. А вот внутри — дадим задание самому главному архитектору всё спроектировать. Такая будет красота, что ахнете! Здание обкома — позавидует!

— А хто ж будит строить эту красоту? Она ф тибя — шо, без языков?

— Их — привезут сюда из другого города. Для кого строят, что строят, они и знать не будут. Для них главное — деньги. А за деньги — люди умеют не только строить. Но и молчать.

— А сам архитектор? Он у тебя — шо, из-за моря?..

— У него — тоже есть дом за городом. Это — свой человек…

— Так от, запомни! Когда набирается много "своих", тайны — вже не существует. Пойнял?

Епифанов психанул, начал запихивать пачки в портфель и, вызверившись, спросил:

— Так что — вернуть? Идём на риск, что ли?

Выхода не было. Пришлось остановить умника:

— Ладно, остав. Только ж надо, той, всё это обдумать.

Результатом раздумий оказались ручейки денег, которые потекли с тех пор не только в жёлтый портфель Епифанова, но и напрямую, когда размеры дани превышали желание делиться своими тайнами с референтом. А там, за городом, над тихой и красивой речкой, выросла новая дача. Да такая красавица изнутри, что действительно ахнул, когда увидал её во всём блеске и наготе. Всё подсобное — было глубоко под землёй, целая территория, отделанная, где бетоном, где мрамором и дубом. Были фальшивые декоративные "окна" с видами, нарисованными за рамами со стеклом, с подсветками, свежим воздухом из "форточек"-кондиционеров. А снаружи — всё скромно, неброско. И не подумать, что внутри живёт сам падишах.

Прежняя дача, государственная, осталась с тех пор для тайного приёма "жён переменного состава" или сокращённо "ЖПС для высоких членов КПСС". А как же иначе? Конспирация от жены постоянной! Она теперь царствовала только на новой даче. Впрочем, всяких конспираций у него становилось всё больше и больше. Пришлось даже "легализовать" в нескольких городах области жутких уголовников, услугами которых пользовалась иногда высокая милиция. Надо же устранять особо опасных жалобщиков или много знающих свидетелей? За это надо и уголовникам ставить коттеджи и сауны. А сколько коттеджей-дворцов настроено было при нём другими "народными слугами": прокурорами, директорами универмагов и ресторанов, "цеховиками"! Как-то незаметно в его руках оказалась не только вся внешняя власть в области, официальная, что ли, с лично преданной прокуратурой и управлением милицией, но и вся подпольная власть, с "Моряком" во главе уголовной вооружённой банды, которая действовала заодно с верхушкой милиции. Так что стал он, Хозяин, словно бы королём на тайном острове в преступной области. А вот на людях — нужно было маскироваться. Такая система…

— Ну, шо, дивчатки, — сказал Хозяин, рассматривая понравившихся на меже девушек, — если б не наша ото партия, не совецкая власть, жили б вы отак? — Он обвёл взглядом из-под косматых бровей поднесённые ему дары.

Девчонки, кукольно улыбаясь, смотрели на Хозяина — молчали. И он, вдохновляясь, добавил, высоко поднимая рюмку:

— Ну — за нашу великую партию! За вашу щасливую жизинь — нехай щастит вам и дальш! Вон, яки ж вы красуни повыросталы!

И вторая рюмочка прошла по-социалистически свободно. Бутылку допивали, сидя уже в "Волге". Шофёр плавно вёл машину в райцентр — ещё километров 20, и флагманский крейсер бросит свой якорь в бухте наслаждений КПСС. Горяной "руководил" на заднем сиденье — наливал. Там у него лежал теперь и ящик с закусками. А Хозяин расспрашивал его про дела в районе, членские взносы, на которые вроде бы жила партия.

— Ну, Горяной, росказуй, шо ф тибя выйшло из этим… э, подпиской на газеты?

— А шо такое? — насторожился Горяной. — На все ж газеты и журналы подписал свой район! Даже "Блокнот агитатора" будут читать.

— А говорят, ты запретил подписуваться, той, на "Юность"?

— Та запретил, а шо? Вы ж "Новый мир" — запретили в области?

— Так ты — вырешил ще й "Юность"?.. От сукин сын, га! — Довольный, Хозяин рассмеялся.

Горяной мгновенно это уловил, прибавил:

— Так жидов же в отой "Юности", мать иё в душу, поразвелось! Их только и печатають.

— Это верно, — перестал смеяться Хозяин, — даже цека ничё не может с ними поделать! Чуть шо — усе радиостанции начинають петь про их защиту. Горяной, как и сам его Хозяин, понятия не имели о том, что и Ленин наполовину, по отцу, был идейным коммунистом и русским чувашом, а на другую половину, по матери, был сионистом, издавшим тайный приказ выкалывать православным священникам глаза и отрезать языки. То есть, принадлежал к партии евреев, которые испокон веку стремились захватить мировую власть над остальными народами. Но Ленин хотел достичь этой цели революциями, а евреи — деньгами, предназначенными для подкупа глупых народов, чтобы поднимать их на мятежи против государственных властей. Еврей Карл Маркс, родоначальник коммунизма, в открытую признавал: "Деньги — Бог евреев, а не Яхве с его заповедями!" Маркс, сын раввина и внук раввина, знал, о чём говорил. А вот неучи Горяной и его Хозяин не знали истинной сути ни о Марксе, ни о цинизме Ленина. Полагая, что он русский, и человек высокой нравственности. Впрочем, они и себя считали порядочными людьми, а потому и продолжали разговор "по-государственному":

— Василь Мартынович, а чё так долго ото панькалыся из тем Солженицыным? Чё ему надо было`?..

— Я от завтра, одного такого… Завтра в нас шо, вторнык? Так от, завтра в нас — бюро обкому. Будэмо сключать там кое-кого с партии — утверждать решения райкомов. В Днепродзержинске сключили одного поэта. Ну, й сволота ж, я тибе доложу! Ты б послухал его стихи! Расстрелювать за такое мало, а он — читал их рабочим! Ну, я з ним завтра, той, поговорю!.. Головы знимать будэм! — Хозяин сжал тёмный волосатый кулак и налился недоброй чугунной злостью, не зная опять же, что и Ленин был беспощадным и злобным циником. Он, ради спасения личной репутации, приказал расстрелять бывшего члена ЦК и своего друга Романа Малиновского, которого высоко ценил, сказав как-то: "Он один сто`ит для партии дороже 10-ти других членов ЦК!" Кроме того, приказав врачу убить