Иные говорят, «good Will», (шучу!),

Когда б ты в шутку не играл царей…

Эти строки, очевидно, согласуются со словами Джонсона: «Изображает он Цезаря» – и с утверждением в памфлете Уизера, что Шекспир был мимик, конечно, не в значении «актер», а подражатель, эти значения тогда строго различались, как, впрочем, и сейчас. А в пьесе «Празднество Цинтии» Аморфус (Пунтарволо-Шекспир) показывает другу-придворному, что может перевоплотиться в кого угодно.

Так понемногу вырисовывается черта характера Шекспира-Ратленда – способность (и склонность) изобразить, кого угодно и быть желанным гостем в любой компании. В силу чего ядовитые безадресные эпиграммы Джонсона приобретают адресата («On the Townes honest Man», например). Заключенной в них злости имеется, если следовать максиме Л.Н.

Толстого «нет в мире виноватых», обезоруживающее объяснение: Фортуна не очень милостива была к Джонсону в первые десятилетия его жизни.

Эта мысль – осмеяние Шекспира, естественно, родила следующую: в поздних пьесах отношение Бена Джонсона к Ратленду изменилось. Взять хотя бы пьесу «Новая гостиница» («The New Inn», 1629, первая публикация – 1631 год). Название пьесы – сжатая аллегория, раскрытая сюжетом.

На окраине Лондона был тогда полуразрушенный монастырь «Холиуэлл» (когда-то процветающая женская обитель), собор в нем был возведен и обустроен, еще до роспуска монастырей в конце тридцатых годов XVI века, сэром Лавелом, дальним родственником Ратлендов. Вдоль уцелевшей западной стены в южной части находилось лондонское поместье этих графов, севернее – небольшой пруд, за ним два здания первых английских театров «The Curtain» и «The Theatre», где играла труппа Бэрбиджа, ее участником и пайщиком был Шакспер из Стратфорда. (У меня есть подозрение, что место действия комедии Джонсона «Алхимик» происходило в этом особняке Ратлендов: мошенники-алхимики, которых пустил в дом дворецкий в отсутствие барина, брали костюмы для своих проделок в театре, находящемся по соседству.) В то время на территории монастыря еще существовала центральная аллея, отделяющая усадьбу и театры от остальных монастырских построек. Эта аллея называлась «Новая гостиница» («New Inn»). А главный герой пьесы с этим названием именуется Лавел.

Вот как его описывает Дэйвид Риггз: «Лавел – осколок позднефеодального рыцарства, духом которого было проникнуто царствование Елизаветы. Лавел больше всего любил вспоминать то время, когда он, как многие другие елизаветинские дворяне, участвовал в религиозных войнах во Франции. Принадлежал он свите лорда Бофорта: “Я у него был пажом и другом до его кончины…” И далее: “…у него учился” (“waited on his studies”). У Бофорта Лавел брал “уроки доблести и чести” (“…of the Heroic vertue”), о каких писал сэр Филипп Сидни в “Защите поэзии”» [4]. Это в точности соответствует отношениям Эссекса и Ратленда. Лавел в пьесе очень достойный, заслуживающий сочувствия джентльмен.

Во многих пьесах Бен Джонсон, перечисляя действующих лиц, любил дать каждому краткую характеристику. В «Новой гостинице» он пишет о Лавеле: «Меланхолического склада постоялец гостиницы, совершенный джентльмен, солдат, ученый, когда-то ссорился с хозяином гостиницы, а потом стал им почитаем и любим.

Известно, что он был пажом при графе Бофор-де, ездил с ним воевать во Францию (Джонсон запамятовал, Ратленд ездил воевать с Эссексом в Ирландию, но ведь тридцать лет с тех пор минуло – М.Л.). Участвовал в его занятиях, был опекуном его сына. Хозяин гостиницы и горничная содействовали его любви к леди Фрэмфел. Он также хорошо лицедействовал (перевоплощался)»[5].

Здесь почти каждое слово – скрытая аллюзия, намек для посвященных. Кто же прототип главного героя комедии? Мне в Лавеле видится Шекспир-Ратленд. О том, как относился и как теперь относится к Лавелу хозяин гостиницы, то есть сам Бен Джонсон, сказано прямо.

Сказано для тех, кто по-прежнему считал, что в ранней смерти Ратленда и его жены в какойто мере виновен Бен Джонсон (конечно, косвенно и без злого умысла).

Пьеса выходит в 1631 году. Через год будет двадцать лет со дня смерти Ратленда и его платонической супруги. Писалась она, когда Бену было пятьдесят шесть лет – по тем временам возраст немалый. Пьеса ностальгическая: елизаветинская Англия, которую он так когда-то презирал и осмеивал, теперь представлялась ему в ином свете. Как и главный ее поэт, «звезда поэтов» Уильям Шекспир. Как и сам себе. Исследователи уловили в комедии ностальгию, печальные нотки старого человека, винившего самого себя в жизненных неудачах, отрекшегося от прежних комических героев. Автор осмысливает прожитую жизнь, смотрит на себя со стороны, но не рвет на себе волосы в отчаянии, а ищет смягчающие обстоятельства: главным в его жизни было служение Мельпомене. И комедия кончается счастливо, хотя и абсолютно неправдоподобно. Но это неважно. Сквозь всю комедию ощущается животрепещущее сердце автора со всеми радостями и ранами, он уже немощен, в стесненных обстоятельствах, но уважаем и любим молодым поколением, учениками. Во время писания комедии его поразил второй удар, но у него хватило сил, ума, воображения обнажить зрителю, а потом и читателю свое новое отношение к прошлому: для него весь мир по-прежнему сценическая площадка, но это уже иная площадка, иная палитра – «Новая гостиница». И у него совсем другое отношение к главному поэтическому сопернику. (Он не кривил душой – свидетельствуют его последние сочинения.) Он рад этому, надеется, что и другие поймут, поверят изложенному в пьесе и оправдают его.

Но так не случилось. Нашлись злопыхатели, которые, в общем, помнили, как оно было на самом деле, и буквально освистали пьесу. Да, пьеса о самом Бене Джонсоне, о переоценке ценностей, но в ней нет покаяния, а только перелицовка поступков, приведших к тяжким последствиям. Один из критиков (анонимный) прямо заявил: «Достоинства твои угасли, а самомнение возросло»[6]. Сегодняшние критики и читатели недоуменно пожимают плечами: почему же такой провал совсем неплохой пьесы? Исследователи-ортодоксы, хотя и отметили все отсылки к прежним пьесам, не расшифровали скрытых намеков, содержащихся и в самой пьесе, и в вышеприведенной краткой характеристике Лавела.

Джонсон нарисовал точный портрет Лавела: солдат, безупречный джентльмен, ученый, меланхолик. Все эти четыре черты вполне соответствуют Ратленду (меланхолик – одно из ключевых слов для Ратленда). Равно как и все остальное: раньше хозяин гостиницы с ним ссорился, но потом полюбил и стал высоко чтить. Действительно, Бен когда-то жестоко вышучивал Ратленда, потом написал хвалебную оду для Первого Фолио, где назвал Шекспира звездой поэтов. Но под конец ему все, же открылся прекрасный, трагический образ Ратленда-Шекспира.

Ратленд (Лавел) был предан графу Эссексу (Бофорту). После казни Эссекса его сын, единоутробный брат графини Ратленд, был чем-то вроде подопечного графа Ратленда.