— Едва ли ничтожному, — галантно парировал он, — ибо вы, словно летний день, прекрасны. — На этот раз получилось без запинки. — В самом деле, лишь красота и нежность ваша послужили причиной моего здесь появления.

— Да неужели? — пролепетала она, внутренне совершенно разъяренная.

— По правде говоря, я полагаю — ибо так полагают отец с матерью, — что настало мне время жениться. И выбор мой пал на тебя, прелестная Корделия, так что именно тебе надлежит стать будущей королевой Грамария!

Корделия замерла, ошеломленно глядя на принца, хотя ее переполнял целый водоворот чувств. Что скрывать, она всегда подумывала о свадьбе с Аленом, и занятная мысль однажды стать королевой подталкивала к этому, но получить предложение в столь бесцеремонной и неуважительной форме, стать пешкой по капризу его, а не королевой сердца!.. Она почувствовала, как волны гнева буквально захлестывают ее, и поняла, что скоро их не удержит.

Ален нахмурился:

— Вам нечего сказать?

— А что говорить? — опустив взор, чуть слышно спросила она.

— Как? Что вы благодарите судьбу, тронуты оказанной честью и, наконец, счастливы признать меня своим господином и повелителем.

«Я могу признать тебя только напыщенным ослом», — сказала Корделия, но — пока — про себя.

— А от меня ничего не зависит, мой властелин?

Возвращение к формальностям будто кинжалом пронзило его.

— Конечно же, зависит! Вам остается сказать «да» или «нет»!

— Как любезно с вашей стороны снизойти до моего ничтожного мнения, — приторно-сладко отозвалась Корделия.

Ален облегченно вздохнул: теперь все в порядке. Все же она понимает, какая ей оказана честь.

— Ах, пустяки.

— О да, какие пустяки! — Гнев выплескивался наружу, и Корделия поняла, что более не в состоянии сдерживать эмоции. — Какие пустяки для вас чувства женщины! Какие пустяки унизить там, где следует возвысить!

— Это еще что? — уставился на нее ошарашенный Ален.

— Я для вас пустое место, верно? Племенная кобыла, которую будут выгонять из стойла по капризу его высочества, пожелавшего оторваться от более важных дел? Пустячок, жалкая безделушка, чтобы развлечься по настроению? — Она встала. — Для вас это пустяки? Подумаешь, свадьба, подумаешь, союз на всю жизнь, для вас это не более чем пустяки?

— Да нет же, конечно, нет! — Задетый за живое, он тоже вскочил. — Вы исказили весь смысл моих слов!

— Нет, не только ваши слова, но и тон, и дела доказывают мою правоту! Да вы просто напыщенный хлыщ, самодовольный князек!

— Я ваш будущий повелитель!

— О да, моей страны, но уж точно — не моего сердца! Как может быть иначе, если нет в вас ни любви, ни сочувствия!

— Вы считаете меня бессердечным негодяем? — воскликнул Ален. — Да я просто обязан любить вас!

— Конечно, обязаны, если родители прикажут! А вы не подумали об этом, прежде чем я напомнила? Хоть раз возникла у вас мысль сказать о своей любви, ухаживать, назначить свидание? Хорош принц, только приказывать и умеет!

Нелепость обвинений ошеломила принца.

— Дело принца повелевать, а подданных — повиноваться!

— Ах, примите мои извинения, о государь! — Корделия присела в сложном, преувеличенном реверансе. — Нет сомнения, что раз вы повелели мне жениться, я должна повиноваться, разве не так? Мое сердце послушно вашему приказу!

— Ах ты, бессердечная ведьма, разбушевавшаяся мегера! Я твой принц, и я тобой повелеваю! — заорал Ален, но затем взял себя в руки и окинул девушку холодным взглядом. — Я приказываю вам отвечать без обиняков! Станете вы моей женой или нет?

Корделия вновь присела, постаравшись на славу, потупила голову, улыбнулась и дала совершенно определенный ответ:

— Нет.

Затем развернулась и отправилась к своим котлам.

Захлопнув за собой дверь, Корделия прислонилась к стене и разрыдалась.

Ален, как громом пораженный, уставился на проход, в котором скрылась Корделия. Он был растерян, смятен, уничтожен.

Однако вспомнив, что в любую минуту может появиться дворецкий, он скрыл свою боль за маской ледяного спокойствия. Следом пришел испепеляющий гнев. Принц зашагал по сводчатой галерее, и к нему подскочил дворецкий.

— Не угодно ли чего-нибудь, ваше высочество?

— Угодно. Каплю здравого смысла в женском сердце, — огрызнулся Ален. — С дороги, бездельник! Где моя лошадь — она мне понятнее леди Корделии?!

— Несомненно, ваше высочество! — Дворецкий поспешно отступил в сторону и дал знак лакею, который подскочил к лестнице и замахал ожидающему внизу привратнику, Ален не замечал ничего; перед глазами у него расплывалось красное марево. Механически переступая ногами, он оставил за спиной галерею, лестницу, большой зал. Привратник распахнул перед принцем двери, и тот устремился во двор, явив небу перекошенное яростью лицо.

Свита встретила его оживленными возгласами, сменившимися напряженным молчанием. Вперед вышел сэр Девон. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Они нанесли тебе оскорбление, ваше высочество?

— Они? — вскричал Ален. — Нет, не «они» — только она! Заносчивая девчонка, у которой нет ни капли почтения к своему сеньору и властелину.

— Она не могла вас отвергнуть!

— Отвергнуть? Да она отшвырнула меня, как шелудивого пса! Я отомщу, отомщу ей и всему ее дому!

Сэр Девон остолбенел на мгновение, но тут же скрыл испуг, прищурив глаза и отвердев лицом. Он отступил к своим товарищам.

— Они тяжко оскорбили нашего принца, благородные рыцари.

И с удовлетворением отметил такое же мимолетное смятение на каждом лице — все они были наслышаны о чародейской мощи Верховного мага и его семьи. Более того, каждый знал, что Джеффри, брат Корделии — лучший фехтовальщик королевства. Но, подобно их вожаку, они окаменели лицами и потянулись к рукоятям мечей.

— Только слово скажи, ваше высочество, и возмездие тут же падет на их головы, — высказался за всех командир.

— О, не так скоро и не так просто! — проревел Ален. — Прежде крови я хочу видеть позор и унижение! Я получил оскорбление, и страшное оскорбление будет ответом! Прочь, добрые друзья мои! Ибо я должен думать долго и упорно о том, каково будет возмездие! Прочь!

Всадники с грохотом пронеслись через ворота. Часовой на стене поднял глаза, готовый подать привратнику сигнал, означающий, что месть за нанесенное молодой госпоже оскорбление последует тут же. От одной такой мысли у него замирало сердце, ведь он знал, что, подняв руку на престолонаследника, они, рано или поздно, падут под натиском королевской армии и будут выпотрошены или четвертованы. Однако верность есть верность, а Корделия остается их молодой госпожой и дочерью Верховного мага, которому присягнул часовой.