назад заграницу свалил, стал там какой-то важной шишкой. И вот приехал вдруг обратно в нашу дыру пару дней назад, и сынка своего мажористого притащил. Статья в утреннем "Вестнике" же была, не видела, что ли? Ещё бы, такое событие: Мухосранск посетили важные заграничные гости.

— Интересно, зачем приехали: где Лондон, и где мы…

— А тебе какая разница? — отвлекается, наконец, от созерцания бестолкового действа и переводит не слишком довольный взгляд на меня. — Тоже глаз на него уже положила? М?

— Почему тоже?

— Да потому что вон, — кивает направо, и я снова оборачиваюсь к стойке, где сидит незнакомец. Возле него, поставив локти на столешницу, мило воркует Ийя. — И почему из всех нормальных девчонок города ты дружишь именно с ней…

— Мы же только что говорили на эту тему, Игнат… Она моя подруга — точка!

— Кстати, а вон и маменька ее нарисовалась. Ну конечно, куда ж без нее. Господи, ну и позорище, — и брезгливо отворачивается от на самом деле не самого приятного зрелища.

Ирина Анатольевна, одетая в микроскопическую юбку, порванные на бедре колготки-сетку и лиф в виде ракушек, покачиваясь, развязно хохочет над чем-то, что сально вещает ей Михалыч — хозяин рыбной лавки. Который, собственно, и презентовал для конкурса жирную треску.

Ирине Анатольевне, которая категорично просит всех назвать ее просто Ира или Ирочка — тридцать пять лет, и в нашем городке она действительно имеет не слишком хорошую славу: дочь родила даже не окончив школу; потом, как она сама говорит "чтобы не протянуть ноги" пошла работать в портовую столовую. Ну а как говорит уже моя мама: молодая, не наделенная моралью симпатичная девочка в порту — путь в пропасть. Вереница матросов, постоянные пляски-гулянки, "пять капель" для настроения…

Слухи всякие про нее ходят, да и "папок" у Ийи сменилось приличное количество. Правда, ни один дольше года бремени воспитывать чужого ребенка не вынес и по-английски канул в лету.

Ийе в детстве часто доставалось из-за бедовой матери, поэтому сдачи давать она научилась едва ли не раньше, чем ходить. Ну и на характер подобная жизнь наложила соответствующий отпечаток…

Именно поэтому Игнат против, чтобы мы дружили, потому что считает, что от осинки не родятся апельсинки, и что рано или поздно она и на свою задницу приключения найдет, и заодно на мою.

— Домой бы шла хоть, не позорилась, — продолжает ворчать Игнат. — Даже мне стыдно. Она же лыка не вяжет.

— Так она и должна была сразу после смены домой…

Ийя ужасно боялась, что мать не сдержит обещания, заявится на праздник и снова что-нибудь выкинет. И вот, пожалуйста.

Снова оборачиваюсь на подругу: та, не смотря на очевидное безразличие парня, продолжает ему что-то настойчиво рассказывать. И явно даже не думает смотреть по сторонам.

— Я сейчас, — даже не выслушав, что там попытался сказать мне вслед Игнат, подрываюсь и бреду сквозь толпу к барной стойке. — Ийя! — не обращая внимания на ее визави, трогаю подругу за плечо. Она оборачивается: глаза сияют, щеки раскраснелись. — Там Ира пришла…

Улыбка сходит с довольного лица: быстро отыскав в толпе хохочущую мать, беззвучно ругается под нос и резко подскакивает с места.

— Извини, Дам, мне там… надо. Увидимся еще, да? — и убегает.

Я знаю, что будет дальше: она вытащит мать на крыльцо, там они, не стесняясь в выражениях, громко поссорятся, потом помирятся и вместе пойдут домой. Вместе — потому что без сопровождения Ира снова куда-нибудь зарулит. Хуже чем с маленьким ребенком.

Все выходит в точности по моему сценарию: Ийя берет сопротивляющуюся родительницу под руку и тащит к выходу. На вечеринку сегодня она уже вряд ли вернется.

— И кто эта… кхм.. особа?

Я вздрагиваю и перевожу взгляд на парня: он не стесняясь смотрит на меня.

— Прости?

— Ну эта, — кивает вслед ушедшим.

Говорит он чуть-чуть с британским акцентом и выглядит как истинный представитель иностранной молодежи: все в нем — от одежды до серьги в ухе буквально кричит о своей эксклюзивности.

Не смотря на то, что вблизи он еще симпатичнее чем издали, что потомок какого-то там важного мужика, и что сверял свои часы по Биг Бену, я никогда не позволю ему плохо говорить об Ийе.

— Вообще-то, как ты ее назвал ЭТА — моя лучшая подруга. И ты понятия не имеешь какой она человек. Так что не смей даже криво смотреть в ее сторону, ясно тебе?

Немного удивленный взгляд с поволокой проходится по моему лицу, потом чуть ниже. И я мысленно благодарю Игната, за то, что он накинул на меня свой дурацкий шейный платок.

— Вообще-то, я про ту женщину в жуткую сеточку.

Так он об Ире? Я готова провалиться сквозь землю, честное слово, так опозориться!

В этот момент раздается дикий ор похожий на победный клич бледнолицых — кто-то домучил-таки бедолагу-треску и вытащил ее на свет божий.

— Впервые вижу такое странное развлечение, — меняет тему житель туманного Альбиона. — По-моему, оно какое-то нелепое.

— Ну уж куда нам до вашего Лондона.

А теперь взгляд напротив становится насмешливо-внимательным.

— Не помню, чтобы говорил, откуда я.

Ну вот, опять! Теперь он решит, что я наводила о нем справки. Хотя… я действительно наводила…

Боже, ну почему я вечно так бездарно позорюсь?

— У вас тут есть что-нибудь поинтереснее… — и, не подобрав слово, обводит помещение рукой, — …вот этого?

Замечаю на его мизинце какую-то татуировку, но рассмотреть, что именно там изображено не получается.

— Смотря что именно для тебя является интересным. Ночной клуб у нас один, недалеко от порта.

— Ненавижу ночные клубы. Бессмысленно потраченное время.

И хоть в этом вопросе я с ним солидарна, но почему-то его тон, манера говорить, даже акцент кажутся сейчас жутко пафосными. Захотелось поставить на место зарвавшегося иностранца.

— Хочешь сказать, что не такой как все, да?

— По-моему, это очевидно. Разве нет?

Он по-прежнему смотрит на меня практически не мигая и цвет радужки его глаз кажется неестественно прозрачной. Она гипнотизирует, заставляет смотреть не отрываясь, и это рождает во мне неуверенность вкупе даже с какой-то тревогой.

Тревогой — потому что рядом с ним я ощущаю себя странно и это мне не