зазолотилась вверху. Её вид особенно поразил Влада. Это было как явление, как какое-то откровение. Недостающая цепочка его бытия.

Владу вдруг сделалось необыкновенно легко. Так, как никогда не было легко. Он весь затрепетал от возбуждения, до боли сжал кулаки, выпростав руки вдоль тела, и… завыл вековым неистовым волчьи воем.

НОЧЬ В ЛЕСУ

Виктор умело, с навыком установил палатку и теперь натягивал последние стропы, закрепляя их на вбитых в землю деревянных колышках. Всё делал спокойно, не спеша, основательно — так, что Анна даже залюбовалась им.

От него вообще веяло надежностью. Виктор и привлек ее именно цельностью своего характера, в котором, как в зеркале, отражались и мужественность, и сила, и уверенность в себе. За таким, как говорится, будто за каменной стеной. Степенный, рассудительный, не подведет. Не о таком ли мужике мечтает каждая баба? Хотя какая она баба — двадцати еще нет. Виктор — второй у нее. Не чета первому. Тот какой-то весь издерганный был, суетливый, все пытался казаться лучше, чем есть. А этот… Господи, небо и земля!

Анна чуть улыбнулась, найдя забавным такое сравнение. Улыбнулась и почувствовала прилив воодушевления.

Сразу нахлынули сладостные грезы, в груди стало тепло, в теле легко. Она отломала небольшую засохшую ветку и от радости и удовольствия стала слегка похлестывать себя по ноге, расхаживая взад-вперед по залитой заходящим солнцем поляне и искоса поглядывая на мускулистую спину мужчины.

Её мужчины!

Как замечательно осознавать, что рядом с тобой такой обаятельный, сильный и надежный человек.

Тем временем Виктор закончил и стал затаскивать внутрь палатки матрас, бросив ей на ходу, чтобы она достала из машины покрывало и одеяло.

Сначала Анна не хотела спать в салоне, но Виктор отговорил ее, мол, какой в машине отдых, так и останется — что был, что не был на природе.

Разгорячился:

— В том-то и смысл — слиться со всем, впитать в себя всё!

И Анна согласилась. С ним трудно было не согласиться: он всегда говорил правильно. Даже мама удивлялась: как это Виктор всё так правильно понимает. Но это, видно, она преувеличивала, еще неизвестно, кому он больше понравился: маме или ей.

— Что ты, пострелёныш, там лопочешь?

Виктор как увидел её в первый раз, так и сказал: «Пострелёныш». Другая бы обиделась, а ей хоть бы что, даже где-то приятно: она ведь действительно бедовая девчонка, но вот при нем сильно стеснялась, никла, старалась не выпячивать активную сторону своего характера. И это нежное «пострелёныш» с неизменным потрепыванием по макушке, где, как мелкий ворс ковра, торчали короткостриженные волосы, как-то умиляло её, разнеживало, унося на седьмое небо…

Анна принесла всё, что он просил, расстелила, выбралась из палатки.

Виктор собрался за хворостом, разжечь костер.

— Будем всю ночь у огня.

— Замечательно.

— Я тебе не дам уснуть.

— А я и не усну.

— Да, да, ты такая соня, — с нежностью сказал он, удаляясь.

До сумерек Анна успеет приготовить ужин. Всё необходимое они взяли с собой. Виктор прихватил даже чугунный котелок своего приятеля, в котором пища, как он утверждал, становилась во сто крат вкуснее и ароматнее.

Анна достала из машины крупу, посуду, специи и стала готовить. Каша должна получится на славу…

* * *

Стемнело. Пестрозвездная ткань закрыла всё небо, и сквозь неё с трудом прорвалась луна.

С озера потянуло сыростью, тихо зашумели деревья, покачивая тонкими верхушками.

Где-то неожиданно, испугав Анну, крикнул сыч. Она сильнее прижалась к Виктору, вызвав у него ироническую улыбку:

— Ах ты, мой пострелёныш.

Анна не обиделась: Виктор был старше её и мог себе подобное позволить. Вернее, она могла ему такое позволить.

Они выпили вина и плотно поужинали. Анне даже показалось, что она хватила лишнего: закружилась голова и потянуло на сон. Виктор был прав: эту ночь она не выдержит.

Виктор поднялся:

— Пойду, принесу ещё хворосту.

Анне не было страшно, вино давало и определенные преимущества. Она осоловело кивнула головой и плотнее укуталась в одеяло.

Виктор ушел. Анна некоторое время еще прислушивалась к его тяжелой поступи, потом всё стихло.

Огонек весело поигрывал, сучья в его жару забавно потрескивали, в небо дрожащей серой пеленой взметался дым и одинокие крохотные искры.

* * *

Виктор брел наугад, оставляя позади сноп костра. Впрочем, луна уже округлилась и роняла столько света, что можно было свободно всё различать. Очертания ветвей и стволов деревьев будто покрылись позолотой, но он не любовался ими, потому что был слишком усердным, старался брать сучья покрупнее, массивнее, чтобы огонь не угасал всю ночь и не пришлось бы больше ходить за хворостом.

На на одной из полян Виктор увидел огромное сломанное дерево. Было видно, что упало оно давно, так как успело затрухляветь, ветви высохнуть, кора отстать.

Виктор стал отдирать её. Толстая, добротная, она в самый раз годилась для костра.

Вдруг Виктор услышал шорох. Обернулся и увидел Анну. Она подбежала к нему легко, как будто не шла, а парила над землей, тесно прижалась, дрожа и словно говоря: «Я так испугалась: тебя нет и нет, нет и нет. Мне страшно».

— Ну что ты, пострелёныш, я же с тобой, — едва слышно пробормотал Виктор и замолчал. Что-то в ее поведении насторожило. Анна никогда так неистово его не сжимала. Хотя ему, наверное, просто показалось.

Виктор погладил девушку и тоже приобнял.

Её дрожь не утихала, наоборот, становилась все безудержнее. Ладони зашарили по его спине страстно, судорожно, больно впиваясь остро отточенными ногтями. Это даже несколько взбудоражило Виктора. «Ах ты, пострелёныш, ах ты, скромница…»- подумал он, но ничего не сделал, чтобы остановить её. Анна быстро заставила его позабыть обо всём на свете.

* * *

Анна всё еще сидела у костра. Ночь не казалась холодной, но Анна всё же куталась в одеяло, скорее всего, от страха.

Силуэт Виктора затерялся, шаги смолкли скоро.