— А пиши мне на «Махаяну». Я там блогером работаю. Не Корифей пока, но на жизнь хватает, — в проброс прихвастнул я. Пусть зайдет на сайт, увидит мои труды.

Странно, но пожимая руку Вжику, я не заметил ни холода, ни худобы, будто бы призрак из блокбастера вернулся в мир живых.

Объясняясь на каждом из трех постов охраны, я добрался до кабинета завуча, постучал и, не дожидаясь ответа, отрыл дверь. Первым, что бросалось в глаза, был портрет морской свинки над начальственным столом. Огромная репродукция занимала полстены. Завуч Анна бровастая, круглолицая, с куцым хвостом рыжих волос и сама напоминала грызуна, она поздоровалась и пригласила присесть. В углу кабинета тихо сидела молодая женщина в кофте с высоким воротом, а у краешка стола, на краешке стула притаился виновник встречи. Мой боец выглядел испуганно, царапина на левой щеке, руки стучат по столешнице, пальцы топорщатся и вибрируют.

— Крувраги, пап, — пискнул Давид, кивнул непослушным вихром на макушке, который мне всегда так хочется пригладить.

— Что произошло? — я обратился к Анне.

— Драка, — вздохнула завуч. — Очень стыдная драка. Два мальчика избили девочку. Дава один из них. Шок для всех нас.

— Кто кого еще избил, — прошептал Давид, трогая себя за ранку.

Я строго посмотрел на сына. Боец опустил голову. Белобрысый в деда, моего покойного отца, широкоплечий, надеюсь, что в меня, любимый младший сын. Хулиган, так это в брата жены, который отбывает пятилетку за неуважение к библиотеке.

— Вдвоем на одного, — сказала Анна.

— На девочку! — возмутился я.

Тут подала голос вязаная кофта:

— Давайте без гендеров!

— Как все было? — спросил я у Анны.

— На перемене. Надзиратель не сразу заметил. В углу возле окна напали на семиклассницу Дава и Глеб Полуэктов. Хорошо, без серьезных травм обошлось. Двоих родители недавно забрали, остался Дава. Я думаю, всем действующим лицам лучше будет на два-три дня остаться дома. Можете обеспечить, Александр?

— Окей, посидит дома. Присмотрим, — сказал я. — Драка. Но почему?

— Пусть он вам сам расскажет, — дернулась Анна, скользкая ситуация ей была не по нраву, это видно.

— А я что? Я ничего, — пробубнил Давид. — Чего эта шалава стоит такая?

— Давид! Дава! — в один голос воскликнули мы с Анной, завуч еще добавила. — Непрестижно так говорить.

— Так она из нашего человейса, — сказал мелкий. — Из Гапландии третьего корпуса. Там одни проституты живут и ублюдки. Все так говорят.

— Ладно! — прервал я. Понятно, что «все говорят» это Норма так говорит. — Виноват, значит виноват. Сообразно, накажем, значит. Что ж…Анна, давайте скрепу.

Завуч достала из-за кресла и протянула мне воспитательную скрепу корейского производства — такую теннисную ракетку с удлиненной ручкой. Мелкий шмыгнул носом, встал и нагнулся, облокотившись на полированный стол.

— Десяти достаточно будет? — спросил я.

Анна-то согласилась, но девушка в углу почти выкрикнула:

— За драку?! Десять ударов?

— Давайте двадцать, — обреченно решила завуч.

Я взвесил скрепу на руке, размахнулся и врезал по ниже спины своего десятилетнего сынули. Мелкий — молодец. Первый удар вынес стойко, только гикнул. Заплакал боец на пятой скрепе. Анна смотрела на порку со странным выражением лица, глаза ее помигивали серым маячком. Со свистом два! Три! Четыре…

— Двадцать, — я отбросил скрепу на столешницу.

Давид всхлипывал, Анна беззвучно шевелила губами, а угловая девушка подошла к столу и сказала:

— Мальчику нужна психологическая помощь.

— Обязательно, — согласилась завуч. — Идите, Джоанна Владиславовна. Мы пока воспитательный акт составим.

Психологиня взяла мелкого за руку и увела из кабинета. Я заметил, что на ее вязаной кофте вокруг талии вшиты петли для пояса, а самого пояса нет. Как называются эти петли? Есть же название, и я его знал. Забыл. Старею.

Анна придвинулась к ноутбуку, начала стучать по клаве, приговаривая «воспитательный акт…, десять сорок пять…, в присутствии…, мера ювенального реагирования».

— Как ваш старший поживает? — подняла на меня глаза завуч.

— Ничего. Отучился, работает в доставке.

— Ему восемнадцать, да?

— Скоро исполнится.

— Передавайте привет. Мы его помним, пусть заходит в гости.

Помнят они! Ничего я не буду передавать. Чтобы Борис шлындал в бывшую школу? Нет-нет. Озабоченная тетка и его хочет выпороть. Или чтобы он ее?

Тренчик. Петля для пояса называется. Мозг стареет, Сеть — нет. Другое название — шлёвка.

Не знаю, насколько мелкому оказали психологическую помощь, но возле теслы он закатил истерику, наотрез отказавшись залезать в детское кресло. Недавно собрание жильцов повысило детский возраст до 12 лет, значит, десятилетний ребенок на переднем сидении должен находиться исключительно в удерживающем устройстве. Он не хотел — взрослый уже, какое креслице? Какое заднее сидение? Я предложил сидеть сзади вместе, и это как-то смирило бойца, он забрался в тачку. Тут же забасила современная музыка, радио Давид включил на полную громкость. Я нажал кнопку автопилота, захлопнул переднюю дверь, сел сзади рядом с сыном. Выключив радио, сказал агрегату: «локейшен», и тесла двинулась по проспекту.

Вдоль улицы грудились неправильной формы здания — анонимные офисы, поименованные многоэтажные дома. Через смог можно видеть мятные окна, васильковые вывески, людские фигуры на выступах балконов. В давние времена, вспомнилось мне, слово «человейник» имело негативную коннотацию. Странно, да? А, между прочим, слово «мечта» раньше означало не слабоумие, а… а Сеть его знает, что оно означало. Несущественно. Главное, человейник. Каждый клауфил почитает человейник, ненавидит врагов, соблюдает правила. Соблюдает, в том числе и в том случае, когда общественная норма ему не нравится, не соответствует личным мыслям, регламент которых является единым догматом, одинаково защищающим всех сожителей, как бы они друг друга не презирали. Ювенальное реагирование, а проще говоря, порка детей, никак не соответствует моим собственным принципам. Но общественное имеет приоритет, поэтому я должен наказывать мелкого. Дома — на усмотрение, в коллективной структуре — обязан. Но как-то не по себе. Стыдно перед самим собой. И перед собой — тем, давнишним, десятилетним тоже стыдно. Неуютно. Я с отчаянным упорством стремился убедить себя, что порка скрепой не катастрофа, а обычный воспитательный акт, который не вызовет у ребенка никакого потрясения, что все