объявить войну. Чушь, но такая… нетривиальная, цепляющая. И плюс сосредоточенный сарказм.

— Госпром, это такая контора, такая, о-о, — причитал Паша. — Государственный Промоушен. Они — это все, что есть. Они говорят, как говорить, и думаем мы, как придумал Госпром. Даже когда кто-то думает против Системы, это тоже формирует Госпром. Цензурный комитет, Служба опеки — его верные псы. Офф-чарки.

— Поднимем чарки, — сказал я, поднимая стакан. — За Систему.

— За Систему, — согласился Вжик. — Хоть мне она и не сильно нравится. Исключительно как математику. Как неверное решение не нравится.

Зазвучал хит нынешней весны. «Убей ублюдка! Убей ублюдка, в себе ублюдка убей…». За дальним столиком стала подпевать корпулентная дама с испитым лицом.

— Систему создавали не дураки, — сказал я, вытирая губы. — Предки знали, что делали.

— Да что вы все: предки, предки, — проворчал Паша. А меня задел пренебрежительный тон. — Если они и не кретины, что не доказано, — тут меня еще больше задело. — То Система, созданная сто лет назад, не обязательно эффективна сегодня. И она не эффективна. Предки, предки.

— Это не твое… — я давил в себе злость, как пузырчатой пленкой щелкал. — Не нашего ума дела, Паша. Система работает. Все довольны.

— А гедеоны, а чиэсы? Ублюдки те же, они против.

— Флуктуации. Ты сам вывел четырнадцать миллионных.

— Не всем апатия по сердцу.

— Это у меня апатия?!

— У всех. Это наследственное.

— Не хочу я тебя слушать! Победы предков…

— Приведи пример!

— Они были!!

— Мудачье твои предки. Мудаки и консервы. А мы — то? Мы-то даже не «кон», а дословные…

Баскетбольным мячом в лицо! Наотмашь! Убийственно! Так громыхнула ярость. Я выплеснул стакан на грудь урода. И бросил следом. Бокал ударил в лоб человека. Человека?! Мрази!

Я встал и стремительно пошел к выходу. С таким общаться — никогда! Ах да, забыл. Вернулся к барной стойке, заплатил. Почему-то оглянулся. Паша сидел, сгорбившись; жалкий, побитый. Кажется, плачет.

Взял еще на вынос бутылочку ноль пять. Встреча выпускников! Пиздеж академический, а в реале — вражеский голос. Зачем я к нему подходил вообще?

2

Спал я крепко, но прерывисто, раз пять вставал в туалет и воды попить. Утром настроение — козел. Я с тяжелой головой пошел на кухню, здесь пахло поджаренным хлебом. Надо выпить крепкого кофе, чтобы прийти в крепкую форму. Супруга мастырила завтрак. Долгие годы я ее к готовке приучал — сопротивлялась, она из феминистического дома. Можно было двадцать лет назад выбрать другую для брака, но с Нормой мы лучше совпали в анатомическом плане. Тютелька в тютельку, как говорили великие предки. Предки… Тьфу! Вспомнилось вчерашнее безобразие, поплохело.

— Я вчера несколько перебрал, — говорю.

— Там не несколько, — щерится Норма беззлобно. — Кофею навези и помойся, псиной пропах.

Правильно. Это я вчера во дворе общался со знакомой собакой. Пожаловался ей, а она говорит — не переживай, ты не отвечаешь за бывших одноклассников, хватает дебилов среди клауфилов. Милый, все понимающий пес. Или сука, я не разбираюсь.

Сел за стол, Норма поставила передо мной дымящуюся чашечку.

— Предложение интересное прислали, — она помахала телефоном, как бы взбалтывая интересное предложение. — По поводу образования, чтобы уже сейчас Давида записать. Через три года как раз очередь подойдет.

— Куда?

— Курсы кунилингуса.

— Ну запиши. Ремесло всегда пригодится. Дорого?

Появляется Борис, энергичный, как павиан. Нескладный, шарнирный, угловатый, он кружит по кухне сверкающей шестеренкой.

— А вы все о деньгах, да?! — кричит он радостно. — Кто о чем, а родаки о бабках! Мам, дай мне пару бутеров на ход ноги, и я полетел.

— Что орешь?

— Кто орешь?! Я «орешь»? Я орел!

— Почему небритый? — выговариваю я. — Пошлину опять платить за тебя.

— На пошлину я наскребу, не волнуйся.

Не много зарабатывают доставщики. Но по крайней мере у меня он переводы просить перестал. Видимо хватает на юношеские шалости.

— Отец тебе говорит не про деньги, — подключается Норма. — Выделяться не надо. Правила для всех и обязательны. Все время, до новых правил. Ты подставляешь отца в первую очередь.

— Шлем, балаклава, мопед, — улыбается Борька. — Никто не заметит небритость.

— А где мопед? — интересуюсь без интереса. — Я вчера его не видел на обычном месте.

— Вы, папаша, вчера бы и фуру не узрели, — смеется Борис. И этот туда же, подкалывает. — Напротив стоит мопед.

Я не сразу понял, а когда сообразил:

— У третьего корпуса?!

— Ну да.

— Подло.

— Ты совсем сдвинулся! — возмущается Норма, разодрав слипшееся глаза. — На себя плевать, о родителях подумал?! У третьего корпуса! Что соседи скажут?!

Соседи скажут, что угодно, им не запретишь. Мы не властны над мыслями другого человека, как сказал Корифей Сизов. Но если публика узнает, что Сизов Корифей имел сына, который плохой клауфил, который нарушил традиции — отпишутся, и суперблогер слетит с пьедестала. Если я хочу повысить категорию в Сети…

— Иди, отгоняй щас же!!! — ору я Бориске. Он вжимает голову в плечи и убегает из кухни.

Послышалось кряканье замка входной двери, которое тут же заглушил гул микроволновки.

— Он по инфантильности чудит. Пора уже взрослеть, давай отправим его на гвардейские сборы. Видел объявление недавно… — я не договорил.

В кухне возникли два молодых консьержа, одетых в патрульную форму. Сзади маячил Борис, он таращил глаза и виновато дергал плечами.

— Служба опеки, консьерж Пригорин, — представился один. Второй выглядел глуповато, он жевал резинку, поэтому представился невнятно: «капрал такой-то».

— Шэлтер Александр, это вы? — спросил Пригорин и потянулся идентификатором к моей руке.

— В чем дело, что случилось? — сухими губами прошелестел я, подставляя запястье.

Идентификатор блямкнул, распознав мою скорбную личность. Паника: вчера нарушил… нет, я все помню. Постыдное подозрение: Норма настучала за крамолу. Или? Что я такого выкладывал вчера-позавчера? Вроде бы все в рамках. Голова закружилась, крошки на ламинате запрыгали.

— Проедем с нами.

Вибрирует на столе микроволновая печь, за