— Да, слушаю.

— Александр, — голос строгий, но не траурный. — Вы не могли бы сейчас подъехать в школу?

— Что произошло? — я стараюсь говорить спокойно.

— Вы только не волнуйтесь. Ничего сбойного не произошло, но… приезжайте. Не переживайте, но…

— Он жив?

— Что вы?! Все хорошо, царапина. Заберете его домой, а с вами мы переговорим.

— Скоро буду.

Как не переживать?! Недавно говорили, что маньяк приехал, и охотится он именно на десятилетних мальчиков. Моему — десять. Он утром в школу отправился и тут звонок, как не волноваться? Такие дела, дела наши скорбные. Голова закружилась, обойный узор за монитором вздрогнул и поплыл.

Я сидел, положив пальцы на край стола; ими отбивал сумбурный ритм и паническую атаку; на столешнице в такт дрожала пачка жвачки. Что-то крикнула из кухни Норма — я не разобрал. Не до тебя, вдох-выдох, дай подумать. Переживаю всегда мощно, истерично, но недолго. Что же там с мелким приключилось? Все хорошо, все хорошо, царапина. Нет причин волноваться.

Проскользнув в спальню, я быстро облачился в статусный костюм, стильный, как у Сыщика из франшизы «Ночной розыск». Уже из прихожей крикнул жене, что ненадолго уезжаю.

— А что такое? — она прибежала из кухни, над верхней губой белеет полоска крема, значит, лопала пирожные.

— Надо кое-что купить.

— Кое-что, чего нельзя заказать? Или купить на первом этаже?

— Доставку ждать придется, а мне надо срочно.

Она с подозрением взглянула на мои начищенные туфли.

— Ты мне врешь.

— Полчаса, — сказал я и выскользнул за дверь.

Один из трех лифтов удачно оказался на нашем этаже. Внутри кабины я тупо смотрел на потный плакат «Устав организации жильцов многоквартирного дома «Гапландия» корпус 2» и миллионный раз спросил у космоса: кто назвал нашу башню Гапландией? Понятно, что в честь гапников, но можно же было красиво. «Восход», например, или «Процессор». «Пеперони» на худой конец. Понятно, что для наших предков гапники были движущей силой прогресса, но слово само не звучное. Что там в школе все-таки? Скоро выяснится. С работы я ушел, как бы не нажить неприятностей…

В вестибюле было безлюдно, только пожилой консьерж протирал гипсовый герб Равнинной Федерации. Теперь придется парой слов перекинуться.

— Кругом враги, господин консьерж, — поздоровался я.

— Старший консьерж, — поправил он, демонстрируя ромбик в петлице.

— Виноват, господин старший консьерж. Больше не повторится.

— При Равнинной Федерации прапорщиком был. Знаешь, как? Пятьсот человек в подчинении, артиллерия… н-да…

— Развалили эрэф предатели!

— Твари! Моя б воля, я б их, мать их, того! Какая страна была?! Голубые береты, казармы! А каптерки? У-у… Ты куда это? — внезапно спросил он.

Консьержа не обманешь. Да и незачем. Я доложил:

— В школу. Вызвали. По поводу ребенка.

— Это младший? Давид, кажется?

— Совершенно верно.

— От ворот нашего здания налево, через четыреста метров школа.

— Так точно.

— Ну иди, — отпустил консьерж. — Как здоровье супруги?

— Все штатно, спасибо.

— И хорошо. А то смотрю, схуднула.

— Диета, господин старший консьерж. Бабы, сами понимаете.

Невинная незаметная лесть. Старичок расплылся, мелко закивал: это да, в бабах я понимаю, уж кто-то…

На парковке возле теслы крутилась лохматая собака. Милая и ухоженная. Наверняка, соседская, из нашего корпуса, из второго. Весело посмотрела на меня, завиляла хвостом.

— Ты чья? Или чей? Мне ехать надо, отойди.

Умное животное! Кивнула, подмигнула мне: «все нормально будет», и побежала по своим делам.

Завел двигатель, стартанул, выехал из двора и … конечно! Пробка! Встал. Ничего не поделаешь. Включил вентилятор и радио. На государственной волне шло интервью с неким персонажем, голос которого я уже слышал.

Он говорил: «… гипотетическое существо, живущее в двухмерном пространстве, помните оси координат абсцисса, ордината, не может себе представить наш мир, мир объемный, который представляет собой замкнутое, трехмерное пространство. Редуцируя, можно сказать, что мы живем внутри резинового мячика, а то, гипотетическое, существо на его поверхности».

Вспомнил! Это профессор Бианти, инфлюэнсер и Корифей, у него что-то под триллион подписчиков. «О сложных вещах простыми словами», так его канал позиционируется в Сети.

«Извините, я вас сейчас перебью, — женский голос, действительно, перебил профессора. — Раз мы заговорили о мячах, скажите, земля круглая?».

«Полагаю, что да. Сфероид. Это мое мнение, есть и другие», — последовал ответ, за ответом последовала реклама.

Переключил. На «Ретро-радио» звучал средневековый хип-хоп. Дальше. Реклама, дальше. Модная песня, рвущая чаты: «Убей ублюдка, убей ублюдка, в себе ублюдка, убей». Ублюдки уже и в песни попали. Набрали популярность чуваки из вредоносного движения. Начиналось все невинно: несколько ребят публично отказались пользоваться маркированной зубной пастой. В это время неким контрабандным образом в общество проникли ненормированные бытовые средства, среди которых оказались тюбики «Блюдодент». Вроде бы такая же паста, но вражеская! А тюбик без электроники, это значит, что ни Цензурный комитет, ни Служба опеки не могут проверить, когда человек чистил зубы, сколько продукта использовал. Эти черти сориентировались — о, то, что надо. Даже рекламировали эту пасту в Сети, после чего и получили нелестное погоняло. Потом весь «Блюдодент» консьержи изъяли, но те ребята, вкусив кайф нонконформизма, продолжили бунтовать против устоев, традиций, обычаев. Например, только выходит новый ролик Культурного контроля, тут же анонимный ублюдок напишет в комментах: «а мне не понравилось». Сволочь! Мне, может, тоже не понравилось, молчу же. У всех сознательных граждан во вторую субботу четного месяца официальный перформанс по административным вопросам, а ублюдки не являются. Им некогда, они пиво пьют в парке. И, сука, у каждого справка от терапевта. Потом выкладывают в Сеть: «До утра гулял по парку, ни одного маньяка не встретил, только консьержи шныряют туда-сюда». Если честно, я немного уважаю ублюдков. Потому что завидую. Чему? Смелости, что ли. Веселой злости какой-то. Ублюдки сравнимы с атеистами времен короля Людовика, ведь сказать, что Бога нет, когда весь народ начинает день с утренней молитвы — круто. Это как сегодня заявить, что зубы чистить отказался — сочтут дебилом. А вот атеистом быть сегодня — ни о чем,