не сразу осознал, что попал именно на площадь. Свободного пространства здесь почти не было: колонны и статуи, статуи и колонны. Между ними текли бесконечные людские потоки.

Сенатор повелел остановиться возле одного из храмов — белые ступени вели к позолоченным дверям. Сенатор взошел по ступеням. Максиму и остальным пришлось дожидаться у входа.

Максим поднес ладонь к глазам. Рим! Короткое и звонкое слово, точно удар меча по щиту. Стоило произнести его, перед глазами вставали сцены из фильмов «Битва за Рим», «Падение Римской империи», «Камо грядеши», «Спартак», «Клеопатра». Максим нетерпеливо озирался, стараясь понять, насколько создатели фильмов приблизились к истине.

В студенческие годы ему довелось водить приятелей-москвичей по Ленинграду. Разглядывая стрелку Васильевского острова, или Эрмитаж, или храм Спас-на-Крови, они сдержанно замечали, что «все это знакомо, только на открытках выглядит наряднее».

Рим тоже казался Максиму смутно знакомым. Квадрига[8] на крыше одного из храмов напоминала квадригу Александринского театра. Колонна, украшенная носами кораблей, могла считаться сестрой Ростральных колонн Васильевского острова. Небольшая арка вызывала в памяти образ Нарвских ворот. Портики[9] храмов казались уменьшенными копиями преддверия Исаакиевского собора.

Но одно Максим вынужден был признаться: Рим был прекраснее не на картинках, а в яви. «Разумеется, он ведь не забит машинами и не изуродован рекламными щитами».

Храмы тесно соседствовали друг с другом. Солнечный свет придавал мраморным стенам теплый, золотистый оттенок. Вдали на холмах виднелись другие храмы и дворцы.

Тут Максим впервые призадумался, в какое время попал. Древний Рим просуществовал более десяти веков. Точных дат Максим не помнил, но один факт запал в душу: последнего императора звали так же, как и основателя Рима: Ромул.

«Надеюсь, полчища вандалов[10] вторгнутся еще не сегодня?»

Нет, в самом деле, любопытно: застал он расцвет или закат империи? От этого зависит его судьба. Одно дело — жить в процветающей стране, и совсем другое…

Как узнать — если не точный год, то хотя бы век? Расспросы не помогут. Во-первых, он не знает латыни. Во-вторых, здесь наверняка не принята система счета от Рождества Христова. В-третьих, насколько он помнит, римляне обозначают года по времени правления тех или иных консулов[11].

«Стоп. Раз существуют весталки, то Рим еще языческий. Нужно выяснить, кто нынче император». Максим не сомневался, что попал во времена Империи, а не Республики. Слишком выразительна была фигура в мраморной ложе. Конечно, он не помнит всех римских правителей. Но вдруг услышит знакомое имя?

Надо расспросить бестиария.

Максим повернулся и обнаружил, что бестиарий расположился на ступенях, в тени колонны. Сидя в холодке, с интересом наблюдал, как Максим топчется на солнце. Перехватив взгляд актера, бестиарий указал на небо и непочтительно постучал пальцем по голове.

— Ты прав, — сказал Максим, присаживаясь рядом и тыльной стороной ладони вытирая лицо. — Жарко.

Бестиарий хмыкнул, что, вероятно, означало: «Неужели?! А я думал — стужа».

— Слушай, — начал Максим. — Слово «Цезарь» ты должен понять.

И он медленно, по буквам повторил:

— Ц-Е-З-А-Р-Ь.

Бровями изобразил вопрос.

Бестиарий смотрел с возрастающим любопытством, но молчал. Максим почесал в затылке, припомнил споры московских и ленинградских латинистов и произнес иначе:

— Кесарь. К-Е-С-А-Р-Ь.

Бестиарий явно не понимал. Максим вскочил на ноги, энергично взмахнул рукой, прошелся по ступеням, небрежно кивая головой направо и налево. Остановился, склонил голову набок, точно внимая восторженному реву черни. (Копировал Михаила Ульянова в «Антонии и Клеопатре».) Посмотрел на бестиария — сообразил?

Бестиарий сообразил, да, видно, что-то не то. Повернулся спиной. Зато рабы сенатора глядели на Максима во все глаза. И не просто глядели, а тревожно перешептывались.

«Надеюсь, не воображают, будто я переодетый властелин? Кажется, у Нерона была привычка бродить по ночам переодетым и колотить встречных. Нерон!» Максим мечтательно прикрыл глаза. Вот при ком сладко жилось актерам!

Он никогда не понимал, почему римляне, охотно смотревшие пьесы и не менее охотно их сочинявшие, презирали актеров. Один Нерон воздал должное их адскому труду. Потому что сам вышел на подмостки и понял, каково это — говорить с залом. Никогда актеры не были в такой чести, как при императоре Нероне.

Максим с размаху сел на ступеньки. Нет, он все-таки непроходимо глуп. Сам же сегодня побывал в Колизее. А Колизей построили уже после смерти Нерона, при Флавиях.

Как бы узнать, давно ли это случилось?

Максим хлопнул бестиария по плечу, заставив обернуться. Нарисовал в воздухе круг — арену. Выхватил из ножен воображаемый меч. (В конце концов, «Спартака» смотрел не единожды.) Продолжить не успел. Кулак бестиария угрожающе взметнулся в воздух.

Максим заключил, что понимает древних значительно лучше, чем они его. Бестиарий, потрясая кулаками, объяснял, почему в нынешнем бою потерпел поражение. И как намерен обойтись со всяким, кто поставит под сомнение его доблесть.

Максим безнадежно махнул рукой. Постоял, покачиваясь с пятки на носок. Затем, издав короткое восклицание, устремился вниз по ступенькам.

«На Форуме[12] непременно должна быть статуя императора!»

Следовало обойти площадь, внимательно рассмотреть изваяния. Максим нырнул в людской поток. Ему достаточно часто приходилось бывать в толпе, чтобы усвоить главный закон: не сопротивляться. Подхваченный потоком, он медленно двигался по площади. Задержался у высокого дерева. Кажется, это было единственное дерево на Форуме. Подле него возвышался бронзовый жертвенник. Максим тщетно пытался понять, чем дерево славно. У горожан оно явно не вызывало любопытства. Зато чужеземцы — их легко было отличить по покрою одежд — стояли, раскрыв рты. Бойкий курчавый паренек что-то рассказывал двум персам (или парфянам? Кто еще мог носить завитые мелкими кольцами иссиня-черные бороды?). Прозвучало имя «Ромул». Максима осенило. Вероятно, смоковница была посажена самим основателем Рима. Чернобородые иноземцы рвались задавать вопросы, но паренек уже умчался вперед. Подобно всем экскурсоводам предпочитал краткость.

Отойдя от дерева, Максим приблизился к ряду изваяний. Неторопливо переходил от одного к другому, вглядывался в мраморные и бронзовые лица. Увы, они казались совершенно незнакомыми. Надписи на постаментах помогали мало. Обо всех этих Дидиях, Туллиях, Серториях он никогда ничего не слышал.

Наконец его терпение было вознаграждено. Максим узрел мраморный бюст. Массивное лицо, высокий лоб, широкие дуги бровей, крупный нос, вьющиеся, коротко подстриженные волосы. На полных губах мягкая улыбка. Император Тит Флавий.

На третьем курсе Максиму пришлось сыграть эту роль — в студенческой постановке «Тита и Береники». Автор пьесы уверял: главное, чем знаменит император, — неудачами в личной жизни. Максим не согласился с подобной трактовкой и приналег на сочинения историков. Выяснилось, что Тит прославился прежде всего как покоритель Иудеи.

Сейчас Максим отчаянно сожалел, что не проявил больше прилежания. Кажется, Тит правил недолго. Хорошо