Вот уж чего мы никогда никому не рассказывали, так это что мы тоже кое-чем занимались под машиной. Зато остальное мы рассказали, а народ со всего городка тут же пронюхал, приходили нас расспрашивать и все такое. Мама была вся из себя гордая, и каждый раз, как кто-то приходил в гости, она звала их в дом и варила кофе, а когда кофе был готов, гости выдували его залпом, а потом ставили чашечку, медленно так, аккуратно, как яичную скорлупку, на стол и глядели на меня, а сами уже животики надрывали, по глазам было видно, но притворялись, что ничего не знают, и самым невинным голосом произносили всегда одно и то же: «Малышка, поди сюда, расскажи давай, что это вы делали под машиной?» Я ничего не отвечала, и тогда мама становилась передо мной, брала меня за подбородок и говорила: «Доченька, расскажи, что ты видела. Расскажи так, как мне рассказывала, не смущайся». Я и не думала смущаться, но отказывалась открывать рот, если и Аурелита не станет со мной вместе рассказывать, и тогда бежали за Аурелитой, та приходила со своей мамой, и на пару мы с ней рассказывали все как по писаному. Нам было ясно, что мы местные знаменитости, про нас по всему кварталу, а потом и в центре, и во всем городе узнали, так что мы гуляли по парку, задрав носы, ни на кого не смотрели, но зато на нас все смотрели и шептались, когда мы проходили мимо, искоса поглядывали и все такое.

Всю неделю мама наряжала меня в новое платье, я шла за Аурелитой (она тоже была вся в обновках), и мы выходили ближе к вечеру гулять по главной улице. И весь город высыпал на порог посмотреть на нас, иногда нас подзывали, ну там, из какого-нибудь дома, и мы все выкладывали от начала до конца. К концу недели все уже всё знали, никто нас больше не звал и ничего не спрашивал, и тогда мы с Аурелитой принялись выдумывать разное. Каждый раз мы подпускали в рассказ все больше мелочей и в итоге чуть не сболтнули, чем мы занимались, но все-таки всегда успевали затормозить и так и не рассказали, что занимались кое-чем, пока подсматривали. Когда в конце концов Сиана Кабрера переехала со своей дочкой Петрой в Пуэбло Нуэво, нас перестали расспрашивать, и тогда мы с Аурелитой взяли и пошли в Пуэбло Нуэво и всё рассказали тамошним. Каждый раз мы придумывали что-нибудь новенькое, а когда меня заставляли поклясться матерью, я обцеловывала себе по очереди все пальцы и клялась, вот так, потому что не разбирала, где тут правда, а где нет. В Пуэбло Нуэво, в отличие от нашего района, нас расспрашивали в основном мужики, они вечно торчали в лавке на въезде в город, подзывали нас, облокачивались на прилавок и совали в рот сигареты, и по их глазам было видать, что им смешно, будто они уже знают всю историю, но все равно им вроде было интересно, и они так тихонько, как бы ни при чем, нас звали: «Девчушки, ну-ка подойдите». Они переставали разговаривать, и нам, хотя мы и стояли прямо перед ними, полагалось подойти поближе, и тут они спрашивали: «А вот скажите, чем это вы занимались под машиной?» Самое смешное, что, как только я слышала такой вопрос, мне казалось, что они хотели спросить совсем не про то и что они хотели разузнать, чем мы с Аурелитой на самом деле занимались под машиной, и несколько раз чуть не проболталась. Но мы с Аурелитой всегда одинаково рассказывали историю и никогда не говорили, что и сами кое-чем занимались под машиной.

А дело было так, мы с Аурелитой ходили в кино по четвергам, потому что это был дамский день, но на самом деле мы в кино не ходили. Мама давала мне полтину, Аурелита заходила за мной пораньше, и мы шли в кино, потому что четверг был дамским днем и с девочек брали всего полтину. В кино крутили фильмы с Хорхе Негрете и Гарделем и всякое такое, нам сразу делалось скучно, мы уходили и гуляли по парку и глазели. Иногда показывали и смешные фильмы, эти нам нравились, ну а так, прямо в начале мы руки в ноги и линяли и залезали под грузовик табачной компании. Когда грузовика там не было, мы прятались в кустах перед домом. Оттуда видно было хуже, но зато, когда грузовика не было, они вытворяли гораздо больше всякого. Так уж выходило, что жених Петры, Сианиной дочки, тоже приходил по четвергам. Ну, вообще-то, по четвергам и воскресеньям, но по воскресеньям они ходили в парк гулять, а вот по четвергам все пропадали в кино, потому что был дамский день, и они сидели дома в гостиной и пользовались случаем. Мы-то по воскресеньям не ходили, а вот по четвергам делали вид, будто идем в кино, а сами бегали подсматривать. Мамаша тоже была дома, но она бродила где-то внутри, а пол у них был деревянный, так что он скрипел, только она подойдет, и тогда она подымалась и снова садилась на свое место, а мамаша заходила и разговаривала с ними или высовывалась в окно, смотрела во все стороны на улицу или на небо или делала вид, что смотрит на улицу или на небо, а потом снова уходила и оставалась там внутри. Но пока мать бродила в глубине дома, до того, как она заходила в гостиную поболтать с ними, или поглядеть в окно, или сделать вид, что глядит в окно, они времени даром не теряли, а нам их было видно как на ладони, потому что дверь они оставляли открытой, строили из себя паинек.

Начиналось всегда одинаково. Она сидела в своем кресле-качалке, а он сидел в своем, тут же, рядышком, и на ней всегда были платья солнце-клеш, широченные, и вот она так спокойненько сидела себе в своем кресле-качалке в своих полутраурных платьях с юбками солнце-клеш и болтала либо делала вид, будто болтает. Потом, пока старуха бродила внутри, она вытягивала шею и осматривалась, а он тогда доставал свою штуковину, а она начинала ее трогать, водить там рукой, гладит-гладит, а сама следит, не идет ли старуха, потом она раз — и вставала с кресла, задирала юбки и садилась сверху на него, потом она начинала ерзать, а он принимался раскачиваться, и вдруг она спрыгивала и садилась обратно в свое кресло, а он клал ногу на ногу, все там так прикрывал, чтобы было незаметно, а это, оказывается, старуха приходила, и старуха, ничего не подозревая, подходила к окну и глядела на улицу или на небо или делала вид, что глядит на улицу или на небо, и снова уходила, а они снова начинали друг друга гладить, она все трогала его хозяйство, а он теперь ее щупал везде, и вдруг она опускала голову и тыкалась ему между ног, посидит-посидит так и вдруг вскакивает, это опять старуха пришла, а потом они опять принимались друг друга оглаживать. Так они и убивали целый вечер, старуха приходила, высовывалась в окно, а иногда он прикрывался и разговаривал со старухой и смеялся, и она, Петра, тоже смеялась и громко разговаривала, а старуха опять подходила к окну и возвращалась назад в комнаты и долго там сидела, молилась, наверное, потому что она была жуть какая набожная и все время молилась, особенно после того, как у нее муж умер. Тут-то они и начинали сеанс заново, а мы за ними подсматривали из-под грузовика и тоже времени даром не теряли.

Скандал приключился в тот день, когда грузовик нас чуть не задавил, потому что шофер тронулся с места, пока мы сидели внизу, и чуть не проехался по нам задними колесами, но тут мы как завопили, и весь народ сбежался посмотреть, что случилось. Наверное, шофер не знал, что мы под машиной, но иногда я думаю, что он знал, что он-то один-единственный и знал, что мы с Аурелитой тоже кое-чем занимались под машиной. В общем, все сбежались, шофер на нас орал, и Петра на нас орала, и Петрин жених на нас орал, а Петрина мать, Сиана, не стала на нас орать, но зато сказала, что все расскажет моей маме и маме Аурелиты, тут-то мы решили, если она все расскажет, то и мы тоже все расскажем. Ну вот, раз она рассказала, мы тоже рассказали. Мамуля точно собиралась меня выпороть, но когда я ей все выложила, только посмеялась и сказала, мол, Петре уже давно пора было. По-моему, она хотела сказать, что Петра уже совсем старуха и вот уже десять лет как помолвлена, потому что так по всему кварталу говорили, а еще мама сказала вот что: «Ну, видно, решила Петра в обход церкви замуж выскочить». Я-то знаю, это не значит, что Петра обошла церковь и там, с другой стороны, вышла замуж; это совсем другое значит, но еще я знаю, что говорить про это мне никак нельзя (и про то, чем мы с Аурелитой занимались под машиной, тоже), и я спросила у мамули: «Мамуль, а как выскакивают замуж в обход церкви? Без священника?» — и мама расхохоталась и сказала: «Да, солнышко, точно: без священника», просто помирала со смеху. А потом позвала соседок.