не уснуть!

Круги

перед глазами — словно узорчатые

кольца…

сплошной терра-риум

в задохшейся груди…

и бьется, бьется, бьется

сердце –

яростной мангустой…

Слеза

красная кнопка звонка

налилась, как клоп –

вот-вот лоп-нет –

к ногтю! — откройте!

В воздухе звонкие брызги крови

бьются, свернувшись в капельки

дроби,

гулкого эха

шальная шрапнель

по бара-банным жжет пере-

понкам! — откройте!

По стенам — вены проводов,

ка коридоры насмотрелся вдов-оль –

поперек и вдоль! –

это какая-то коррида –

только углы вместо быков…

ори хоть «Да!», хоть «Нет!» -

голосовые связки — тоже нервы

(петлею виселицы стис-кивают горло) –

не рви… не рви… нервишки!

Отк-рой глаза!

Прерви молчание, иначе

тихой сапой

вылезет

слеза…

Что делать?

если бы ты была…

сейчас

со мною рядом,

я бы

знал, что

делать!

Прорубь ночи

костер был хрупок,

как хруст-

аль!

Гранитные клин-ки кин-жало-в

кидались ввысь –

на черный воздух, вдаль,

ы крови кривые ятаганы

голо-во-резали закат,

вон-заясь в горло г-ори-зонта.

Костер был хрупок,

как хру-

сталь!

И искренне металл

метал

зернистую икру

ново-рож-денных искр

в глухую пр-ору-бь

ночи…

Полемика

— … души прекрасные порывы!

— Не души прекрасные порывы!

Дождь в окно

дождь стучит и стучит

в стекло

извержением слов вза-

хлеб,

и пот-ря-сенно окно

хмурит струями мокрый

лоб:

«Он опять на свободе, опять!

С самой вышки побегами

щупалец

хлещет яростно — вниз,

вниз!

И целует лужи вза-СОС! –

Мокрушник! Реци-ди-

вист!»

А трава упивается радостью –

«Наконец-то, наш атаман!

Без тебя мы загнулись стекля-

русом,

по твоим так и сохли

губам!»

Кентавропегас

на сцене — кентавр:

конь — контрабас,

контрабасист прорастает

из торса,

гарцует по струнам –

уздам

отчаянья,

в музыке весь,

как в мыле,

от сумасшедшей скачки,

от ржанья,

космической пылью

накрывшей зал…

вот музыкант обуздал

контрабас –

крылья расправил

кентавропегас!

Не орлы

рыбы бывают

разными,

рыбы бывают

двуглазыми,

рыбы не бывают

двуглавыми,

поэтому они –

не орлы!

Реет ливень

блестят подносы площадей,

скользят, скользят

колеса машин,

сквозь ст-рой ошпаренных пла-

щей

проносится шоссе рейс-

шиной,

и огрызаются бры-зги луж

прыжками рыжих пр-

ужин.

Все! Все покрыто лаком!

Машины, светофоры, пешех-

оды –

как спешащие лакеи

в струящейся с небес

гид-ро-лив-рее,

и реет, реет ливень,

про-стро-ченный жем-чу-гом

гр-ада!

Дирижер

расходятся, расходятся

по дереву

круги,

опилки похожи

на хлебные крошки.

Пила за-

хлебнулась…

ик-нул топор, рас-

калывая кольца,

ик-нул топор по мано-

вению руки –

смотри-ка как лег-ко поленцам

в лихом кан-кане

откалывать

коленца,

коли не ленится в поклонах

дирижер!

Форточка

ночь

черномазым Мазутом

обле-пила

слепое

окно…

но

я успел зак-рыть

фор-

точку.

Каретро

кучер трясется

на куче

старинного хлама,

сломаны спицы

отставших от жизни

часов,

лошади лживы

в своих лошадиных

улыбках –

лишь бы не сбили с копыт –

вот где опыт

им необходим!

Неба не видно –

затянуто словно попоной,

смог опускается плавно

сырой бах-ромой –

можешь –

дальше скачи,

а не можешь — скончайся

под умиленные стоны

толпы…

Шепотом

сухой хруст

инкрустации листьев

в асфальт.

Хладнокровное солнце

в низком небе

постится –

даром, что ль,