— А я не очень, — моя ладонь почти по локоть утонула в рукопожатии. — Но с деньгами у него всё точно!

— Доверяй, да проверяй! — пригрозил пальцем господин Норм, прищуриваясь. — Кааса тебе заточить?

Удивительно, но господин Норм иногда забывал, как зовут его постоянных покупателей, но имена оружия всегда помнил в точности. Сталь оружейник уважал больше людей, наделяя каждый короткий и самый дешёвый ножичек особым характером. Мне дико нравилось такое его отношение, тем более, что мой кинжал и вправду обладал душой.

— Я им почти не пользуюсь, — пожала я плечами, направляясь к выходу. — Так что он ещё острый.

— Как говорят таххарийские воины: «Даже если меч понадобится один раз в жизни, носить его нужно всегда», — с назидательным видом протянул оружейник. — Я бы добавил, что точить его тоже нужно всегда.

Я много раз слышала эту знаменитую присказку в исполнении господина Норма, поэтому лишь согласно хмыкнула. Так он обычно рекламировал кроуницколь, которым точил лезвия. Как ни странно, работало это прекрасно: посетители проникались простой мудростью и охотно выкладывали кругленькую сумму за уникальный кроуницкий минерал.

— В следующий раз заточим, — кинула я, скрываясь за тяжёлой входной дверью. — До встречи, господин Норм!

Хозяин оружейной лавочки махнул мне на прощанье тяжёлой лапой и отвернулся. Я же вынырнула в молочное море тумана, что разлилось вдоль Тифоньего бульвара. В такой мзге невозможно было рассмотреть ни одной вывески, даже усиленной магией Мэндэля, но я прекрасно знала, где находится транспортная компания. Не удержавшись, я всё-таки кинула полный сожаления взгляд на проржавевший щит над входом в «ОружейНОРМ». Чужое счастье, о котором я могла только тайно мечтать, дразнило меня весь день своей близостью.

Нет предела человеческой жадности: чем больше мы имеем, тем больше желаем получить. Ещё год назад я и предположить не могла, что буду учиться среди богатых детей аристократов, стрелять из отличных боевых луков и числиться мейлори лучшего в мире ментора. А теперь мне хотелось большего. Не просто знатного окружения, но и их признания. Не просто отличного лука, а самого лучшего. Быть не только мейлори, а… А кем? Я с силой шлёпнула рукой по чёрному пауку, чтобы приглушить несвойственную мне алчность, и поплелась за капраном.

* * *

Квертинд — это традиции и наследие, как некогда заметила Надалия Аддисад. Это Иверийская династия с её странными загадками и величием, которое приводит в трепет жителей только одним упоминанием. Это магия семи богов, что живут в каждом воззвании, растворяясь в воздухе разноцветным свечением. Это странная, густо перемешанная смесь добра и зла, хорошего и плохого, простого волшебства и сложных случайностей. Это сказочный мир, щедро сдобренный кровью. И, как и кровь, этот мир пульсировал, растекался по артериям дорог, густел и сочился сквозь раны своей многолетней истории. Но во все времена, Древние и Новые, Квертинд начинался с его Красных Лун.

Точка отчёта, что прямо сейчас начинала двести десятой год, представлялась мне особым заключением истории, что длилась четыреста двенадцать дней краснолунного года, и началом какой-то новой, совершенно иной. А сама Красная Луна была окошком, узким глазком, сквозь который боги оценивали Квертинд, решая, какие ещё потрясения и изменения послать его жителям. Увы, предсказать это было невозможно.

Бордовый диск наполовину выглянул из-за Галиофских утёсов, едва пробивая алым свечением густой ночной туман. Я усмехнулась своему сравнению. Если боги и смотрели сейчас на меня сквозь кровавую дыру в ночном небе, то Кроуниц точно затруднял их видимость. Я полюбила этот город туманов, разных фонарей и диковинных легенд, такой же чужой для Квертинда, как и я сама, но всё же являющийся его частью. И он отвечал мне взаимностью.

Одинокая свеча дрожала пламенем в моих руках, отдавая дань памяти погибшим. Не только Иверийских правителей, как обычно это принято у квертиндцев, но и всех, кого я потеряла к своей девятнадцатой Красной Луне. И хоть эта была только вторая Красная Луна, которую я видела в своей жизни, у меня была уже личная, грустная, но всё же необходимая традиция.

Иверийская корона, что удерживали семеро богов статуи, казалось, не отражала, а впитывала багряный лунный свет, поглощая льющуюся с неба благодать. Я думала об отце, который так и не увидел меня студенткой академии. Я думала о матери, которая оставила мне такое странное наследство и погибла ради своей идеи. Я думала об узниках из Кедровок, которые навсегда застыли тенями в моём сердце. И, конечно, я думала о Каасе.

Тусклые свечные огоньки вспыхнули вокруг, выдавая обитателей академии. Студентов с каникул вернулось ещё совсем мало, поэтому зелёных жилетов было не больше десятка. Небольшая группа образовалась с другой стороны статуи — подальше от меня. Они тихо перешёптывались, зажигая свечи от пламени уже горящих и сверля меня взглядами. На площадь высыпали рудвики под предводительством Эльки Павс. Плотный воздух наполнился плавающими в тумане огоньками, высокими и низкими, крупными и мелкими. И все они стекались туда, где не было Юны Горст. На площади перед академией собралось уже много людей и рудвиков, но я стояла одна под прицелом краснолунного света и горького презрения.

В толпе я заметила магистра Калькут: её освещённый крохотным пламенем подбородок выглядел зловеще. Даже она сторонилась меня, подчёркивая то, что мне нет места на празднике памяти в честь правителей, которых убила моя мать. Я сжала свой тиаль, надеясь, что этот крохотный жест верноподданства докажет местным квертиндцам мою непричастность. Кажется, сделала только хуже — некоторые студенты брезгливо сморщились.

Ректор Аддисад стояла в воротах входа, не двигаясь ни к одной из сторон. Вряд ли она хотела подчеркнуть свой нейтралитет — взгляд её был блуждающим и рассеянным. За лето мы виделись редко, но я успела заметить, что поездка в столицу сильно изменила ректора — она стала задумчивой, подавленной и какой-то обречённой: как будто в сильной женщине погас её лазурный огонёк. Даже сейчас она отрешённо вглядывалась в пламя своей свечи, словно могла увидеть там свою судьбу.

Я тоже перевела взгляд на свой огонёк, пытаясь раствориться в нём мыслями, чтобы не видеть окружающего осуждения. Оно было несправедливо и очень обидно. Воск стекал тяжёлыми каплями, источал сладкий медовый аромат. Пламя свечи горело ровно, но вдруг дрогнуло, когда в него вторгся ещё не зажжённый фитиль. Я улыбнулась.

— Загадала желание? — Джермонд поднял горящую свечу и взглянул на Красную Луну, что уже вскарабкалась по ночному куполу и висела над нашими макушками.

На площади стало тише, и поднятые к небесам головы студентов развернулись в нашу сторону. Мы с моим ментором привлекали внимание даже больше краснобокой виновницы торжества. Как будто именно ради нас собрались все присутствующие. К счастью, теперь это волновало меня гораздо меньше. Люди стали просто фоном, красивой живой декорацией, огоньками свечей, что мелькали в алеющем тумане вокруг статуи семи богов. Тишина, необычный свет и мерцание огня придавали ощущение таинства, тихого праздника. И теперь, когда ментор был рядом, я даже почувствовала, как меня заполняет торжественная радость. Багряное свечение отразилась в зрачках Джера, облепило его щёки. На удивление, гладкие и тщательно выбритые.