путник ищу своё место, где в окна уютно заглядывает закат, а в лучиках солнца мерцают пылинки, и ты знаешь, что совсем скоро в комнату зайдёт бабушка и позовёт ужинать. Как когда-то давно в детстве.

Глава 3

«Ужинать!» — позвала бабушка.

Родители привезли нас на выходные к бабушке и дедушке. Это был наш рай. Место вседозволенности. Вся квартира была в нашем распоряжении, и всё, чего нельзя дома, было разрешено здесь. Мы устроили из спальни штаб-квартиру черепашек-ниндзя: из мебели соорудили укрытие, а раскладушку разложили и поставили на так, чтобы она загораживала наши делишки от взгляда взрослых. Есть совсем не хотелось, поэтому бабушкин зов мы проигнорировали и остались сидеть в своём черепашьем доме. Я была Донателло. Брат — Рафаэль, с красной повязочкой на лбу.

«Дед дал мне несколько тыщ. Пошли в ларёк что-нибудь купим?» — прошептал заговорщицки брат.

«Нас сейчас не отпустят из дома», — прошептала я в ответ.

«Никто не заметит. Следуй за лидером! — распорядился брат и поправил повязку.

Нам было семь и одиннадцать. На дворе девяностые. Мы отправились к магазину, перед которым выстроились рядком пёстрые коробочки-ларьки. Брат купил целый карман «Турбо», два «Сникерса», газировку и три мятные жвачки. И с этой добычей мы отправились во двор.

Бабушка с дедушкой жили на втором этаже. Все три окна квартиры выходили на детскую площадку. Площадка состояла из ржавой паутинки, качели (впрочем всегда сломанной) и полукруглой лестницы в форме дуги. Мы расположились на дуге и принялись рассматривать богатства.

Вдруг чья-то рука толкнула брата в спину, и он кубарем полетел на землю, как синий ёжик Соник из компьютерной игры.

— Откуда деньги, малолетки? — драным голосом произнёс стриженный налысо парень в джинсовке.

— Какие деньги? — испуганно промямлил брат, лёжа на земле.

— На которые вы жвачек напокупали, придурок», — тон голоса становился жёстче.

— Дед дал…, — нехотя протянул брат, стряхивая траву со штанов.

— Дед дал, я забрал! Давай сюда что осталось! — и он принялся трясти брата за плечи, как будто деньги должны были из него посыпаться.

Был и второй парень, который всё это время молча стоял возле меня. А когда лысый начал тузить моего брата, и я заплакала, второй подошёл ближе и взял меня на локоть. Чтобы не убежала.

Брат увидел, как меня схватили и крикнул: «Зови деда!». Мы стояли вчетвером прямо под окнами второго этажа, где мирно ужинали бабушка с дедушкой. Они обязательно услышали бы мой крик, но я молчала.

— Если крикнешь, я его сильно ударю, — пообещал бритоголовый.

— Зови деда! — повторил брат.

— Только позови — ему конец.

Голова брата болталась, как тюльпанчик на тонком стебле, он смотрел то на меня, то на лысого и беззвучно плакал. Из под кепки вылезла красная повязочка.

Деньги забрали.

Я помню странную сцену. Подонки решили проводить нас до подъезда. По-дружески. Можно подумать, по дороге с нами может приключиться какая-то беда, и они нас прикроют. И вот идём мы вчетвером, как заправские друзья, брат с бритым впереди, мы чуть подальше. И вдруг второй мне говорит: «Ты — молодец! Защитила брата. Была бы у меня такая классная сеструха, как ты!» В тот момент я почувствовала, что это мой самый лучший друг. Как же здорово, что они нас проводили и даже приобняли на прощанье! Отличные ребята! Только спустя много лет я узнала что такое Стокгольмский синдром.

Я была ужасно счастлива, что с нами всё в порядке и мы возвращаемся домой играть в черепашек-ниндзя. Конечно, мы ничего не рассказали бабушке и дедушке, включили видак и весь вечер молча смотрели мультики. Лишь один раз брат посмотрел на меня и улыбнулся своей хитрой улыбочкой.

Глава 4

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Даже стоя внизу на улице, я рассмотрела в окне четвёртого этажа эту фирменную хитрую улыбочку.

Это было окно медицинского учреждения. Одно из двенадцати на четвёртом этаже. Бывают же такие Богом забытые здания! Обветшалые, унылые, покрытые кое-где плесенью; и на каком-нибудь балкончике непременно торчит молодая берёзка, как знак того, что людям пора бы отсюда убраться. Но вопреки желанию самого здания, люди здесь были. Это был Областной клинический противотуберкулёзный диспансер, стационар № 1.

Я ждала брата на улице и рассматривала входную дверь. От нижнего края до самой середины её изуродовала ржавчина. Вся в рыжих барашках, с отогнутым краем, она лязгала и стонала, когда люди входили и выходили. Брат выскочил из ржавой двери бодренький и игривый. На нём мешком повисли явно чужие штаны, зато футболка была хорошо мне знакома, однажды я чуть не прижгла утюгом эту выцветшую надпись «Metallica».

«Привет, классное местечко!» — съехидничала я.

Мне стало весело на душе от того, что он сохранял бодрость духа в такой депрессивной обстановке.

«С туберкулёзом только на втором этаже лежат, — сказал брат. — У нас на четвёртом — неинфекционные, так что не бойся».

Мы отошли подальше от любопытных окон.

Сразу за зданием открывалась берёзовая роща. Меня удивил контраст между угнетающим облупленным зданием и очаровательным белоствольным парком. Я присела на бордюр спиной к тубдиспансеру и лицом к рощице, чтобы не видеть это навевающее тоску зрелище.

Несколько месяцев назад брат вышел из дома в одних тапках и пропал. Точнее сказать мы все знали, где он, но пропал он из собственной жизни. Как будто кино поставили на паузу и вышли покурить. Так и его жизнь стояла на паузе, пока он пребывал где-то между сном и реальностью. А когда вернулся, оказалось, что его лёгкие наполнены водой или каким-то другим жидким содержимым. И сразу из «Скорой помощи» его увезли сюда.

«Я привезла тебе брюки, носки, пару футболок, — сказала я, не отрывая глаз от его нелепых штанов. — Ещё здесь зарядка и плеер. Я закачала тебе Металлику, Квинов, что-то из Перцев».

Он забрал пакет и буркнул что-то вроде «спасибо».

Потом мы переместились вглубь рощицы, немного прошлись и присели на лавочку в окружении тонких берёзок. Там было так мирно и спокойно, что захотелось закрыть глаза и, как кот, растянуть лапки на солнышке.

«Я, кажись, умираю», — сказал он, зажмурившись от солнца.

А потом посмотрел на меня со своей плутовской ухмылочкой и закурил.

Перед уходом в больничный корпус он переодел штаны, старые выбросил в урну и побрёл к себе на четвёртый этаж. А я уехала в Москву. И помню, как долго в ту ночь не могла уснуть, а когда провалилась в сон, мне приснилось, как я пытаюсь распутать