друзьях, когда их нет рядом, он будет говорить плохо о тебе, когда тебя не будет рядом" и "Люди больше всего не любят в других то, что им не нравится в себе". Она была очень умной, но я этого не понимал, потому что мой отец подавлял ее в любой момент, когда возникали разногласия. Она была слишком пассивна, чтобы сопротивляться, и я принимал ее покорность за глупость, потому что она фактически проигрывала все споры.

"Папа не заправляет свою кровать!" сказала я, когда она попыталась заставить меня застелить свою.

Подумав, что она получила хороший жизненный урок, она повернулась к моему отцу и сказала: "Дорогой, почему бы тебе не заправить кровать и не быть хорошим примером?"

"Я зарабатываю десять тысяч долларов в час", - огрызнулся он. "Я плачу горничной пятнадцать долларов в час за уборку этого дома. Вы хотите, чтобы я потратил девять тысяч девятьсот восемьдесят пять долларов, чтобы показать вашему сыну, как заправлять постель? Подумайте, как это глупо. Время - это деньги".

Мы сидели в уголке для завтрака в потрясенном молчании. Это был такой неожиданный ответ, но в нем было столько смысла. Урок заключался в том, что нужно понимать ценность своего времени и не выполнять работу, за которую тебе не платят. Это сразу же заставило меня захотеть заработать много денег, чтобы не заниматься ерундой вроде заправки постели. Мой отец действовал и думал не так, как все, и бунтарю во мне это нравилось. Такой менталитет сделал его богатым, но он также выделялся, и это делало его мишенью.

 

Глава 3

.

Эрни

 

Знаете клише "трава всегда зеленее"? Так вот, у Эрни трава действительно была чертовски зеленее, но я завидовал не его ухоженному газону.

Как раз перед тем, как его выпустили из тюрьмы, строительство флагманского особняка моего отца площадью 36 000 квадратных футов было завершено. После, казалось, четырех бесконечных лет ожидания мы въехали в дом.

Люди вдруг стали добрее, и все, кто раньше сомневался во мне, теперь захотели посетить дом. Я с гордостью проводила экскурсии и рассказывала о доме. Больше всего мне понравилась цифра в двадцать одну ванную комнату, а также выражение лиц людей, когда я открывал двери на крытую баскетбольную площадку, оборудованную трибунами и табло. В этом доме я обрел некую индивидуальность, и мне было приятно, что меня наконец-то уважают и восхищаются мной. Вероятно, это было началом модели поведения, которая сохранялась всю жизнь. Другой частью этой модели было желание большего.

Я стоял на балконе нашего особняка и смотрел через стену на дом Эрни площадью 9000 квадратных футов, который был всего на четверть меньше нашего, но казался намного круче. В гараже стояли "Ламборджини" и "Роллс", на заднем дворе - "ВэйвРаннерс", и, казалось, нескончаемый поток красивых женщин уходил и приходил. У него было все, чего не было у нас; у него было все, что я хотел. Помню, я подумал: "Если я когда-нибудь разбогатею и у меня появятся собственные деньги, я буду жить как Эрни, а не как мои скучные родители".

Наш сосед Эрни был добродушным торговцем автомобилями лет тридцати. Он был высоким, со светлыми редеющими волосами, зачесанными набок, и вечно загорелой, красноватой кожей. Однажды летом Эрни приехал в наш дом у озера в Миннесоте с безумно сексуальной, худой студенткой с большими искусственными сиськами. Я был в шоке. Я не хотел, чтобы меня поймали за тем, что я пялюсь на нее, поэтому я отвел глаза в сторону Эрни. На нем был золотой "Ролекс" с ободком из крупных бриллиантов, парадные брюки и дорогая шелковая рубашка. Его дружба с моим отцом была странной, учитывая, что они были полярными противоположностями. Отец был счастлив в браке, носил дешевую одежду и не бросался в глаза. Он работал целыми днями и никогда не курил, не изменял, не принимал наркотики и не пил алкоголь. Эрни же трахался со своими многочисленными подружками, тусовался, курил сигары в стрип-клубах, напивался и возил танцовщиц в отпуск на Багамы.

Он был настоящим вдохновением, доказательством того, что за деньги можно купить счастье.

Однажды в субботу он подъехал, и я сел в его новый внедорожник, чтобы принять участие в своем первом опыте игры в пейнтбол. Я переживал, что будет больно, потому что слышал истории о кровавых рубцах и синяках, но я любил оружие, а это было так близко к боевым действиям, как только может быть для маленького ребенка.

По дороге на пейнтбольное поле мы остановились у "Макдоналдса", и я попросил принести мой любимый завтрак: прекрасные жареные во фритюре хрустящие хэш-брауны. Три заказа. Как только Эрни закричал в громкоговоритель, я услышал "ук, ук, ук". Боковые стекла кабины словно взорвались. Его приятели-краснодеревщики стреляли в нас шариками с краской, пока мы были заперты в этом чертовом автозаке. Когда краска впервые попала в грузовик, я испугался. Но это быстро сменилось восторгом. Было ощущение, что мы находимся в сцене перестрелки из боевика. Я никогда не был рядом со взрослыми, которые так себя вели.

Эрни протянул девушке стодолларовую купюру, взял нашу еду и сказал, чтобы она оставила сдачу, когда будет уходить. Я не мог в это поверить: он только что без раздумий дал этой девушке восемьдесят семь долларов чаевых. Я никогда не забуду выражение ее лица, когда мы отъезжали.

Мы выехали на дорогу штата и направились к полю, когда его долбаные друзья-лунатики снова открыли по нам огонь. Пассажир взялся за дело всерьез, стреляя по нам из раздвижного заднего окна грузовика, как пулеметчик из дота.

"Могу я выстрелить в ответ?" крикнул я Эрни. На минуту он попытался проявить ответственность и сказал мне "нет". Но мы неслись по дороге со скоростью семьдесят миль в час, дворники размазывали краску по лобовому стеклу, а чувак в другой машине наседал на нас.

"Так, доставай чертово оружие", - приказал Эрни. Я перепрыгнул через сиденья и схватил его ультрасовременное пейнтбольное ружье Automag, а также Tippmann Pro Lite. Эрни высунулся из окна с пистолетом в левой руке, а у меня правая рука свисала со стороны пассажира, когда мы начали разгружаться.

Я подводил струю красной краски все ближе к цели, пока наконец не попал стрелку прямо в рот. Его голова запрокинулась, и он начал задыхаться, что испугало водителя, потому что он не знал, выплевывает ли его приятель кровь