Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С новм годм!
– С новым, с новым, Вить, – мужчина поправил меховую шапку.
– Даай выпьм, – он, чуть не уронив стаканы, выхватил один и с третьей попытки зубами вытащил пробку. – щстья и здровья!
– Будет тебе. Я не хочу.
– Ну хрош, – он неутомимо продолжал наливать. – по чуть и сё.
– Нет, Вить, пойдем. Лучше салюты твои посмотрим.
– О, эт я могу, – кое-как вытащив фейерверк сказал он. – Есь зжигалка?
– Вить, ну не здесь же, ты совсем нажрался?! – включилась, видимо, его жена. Дети все время стояли в стороне и лишь недоумевающе смотрели на выступление своего отца.
– Пршу прщения, – Витя откланялся перед всеми и двинулся в сторону двери.
Мне отчего-то стало мерзко. «Учись пить, пьянь» – подумал я, но сразу же вспомнил о бутылке коньяка в руке и моем недавнем состоянии. Меня начало тошнить. Я дождался, пока семьи выйдут на улицу и оставил на кафеле все, что во мне было. «Я отвратителен – это надо заканчивать» – заключил я и двинулся в сторону лифта. После нескольких попыток вызвать его, я обратил внимание на объявление: «Лифт не работает. Приносим свои извинения» Я недовольно выдал:
– Подавитесь! – и пошел в сторону лестницы. Мне предстояло пройти все двенадцать этажей. Лучше мне не становилось.
Поднявшись по винтовой лестнице, огибающей шахту сломанного лифта, я увидел лестничную клетку. Это было просторное помещение, в двух концах которого держались на старых, а может и новых петлях, двери в предбанники. По углам как обычно висели кнопки звонков с подписями номеров квартир. От двери до двери тянулась стена, по центру которой находился выход на общий балкон. По бокам от двери были врезаны окошки с широченными подоконниками.
Грязная серо-коричневая плитка кусками лежала на холодном бетонном полу. Тот же бетон виднелся под отваливающейся кусками серой краской. Мрачные стены не отражали всей важности праздника, если таковая и была. Разве что в углу стояла осыпавшаяся елка, готовая забыть все, что происходило вокруг нее. Грязи было значительно больше, нежели на первом этаже. Новогодний шарм исчез моментально, если он вообще появлялся.
Где-то недалеко были слышны стоны. Скорее всего они доносились из той квартиры, на двери которой, рядом с цифрой «14» красовалась металлическая табличка «Саша+Женя» выгравированная отменным старинным почерком. «Кто из них парень? – подумал я, – а что, если оба? Или обе?» Я быстро откинул глупые мысли и пожелал влюбленным счастья. Оно им было нужно. Потому как счастливые люди живут без глупых табличек на дверях.
Номера квартир странным образом не были упорядочены. Потому как не успел я закончить мысль, из соседней квартиры вылетело двое парней с сигаретами в зубах. Оба были обриты наголо, а в глазах их была та же животная ненависть, что и у быков на энсьерро. Один из них, высокий, был мертвецки пьян и с трудом прошел один единственный метр до подоконника. Второй же, низкий и более худой, был намного более подвижным. Он вытащил сигарету изо рта и подошел ко мне:
– Здорово.
– Шолом.
– Гы, – выдало второе тело.
– Шолом? Это что значит? – спросил служивый.
– Значит – мир тебе. Приветствие такое.
– А че, обычное «привет» уже никак не котируется?
– Ну, привет, если тебе так проще.
– Да ладно, расслабься, – он оскалился. – сигарета есть?
Я глянул на сигарету в его руке, посмотрел на его оскал и снова на руку:
– Нет, у меня нет, к огромному моему сожалению.
– Че, не куришь, да? Спортсмен, значит.
– Курю, но сигарет у меня нет. Может, твою пополам покурим?
– Ну, давай, – он прикурил и протянул мне сигарету, не снимая с лица дикий взгляд и оскал. – а че патлатый такой?
Его друг в этот момент медленно стек по стеночке в сидячее положение и кое-как закурил сигарету, попутно пытаясь открыть бутылку водки, которую он словно фокусник достал из пустоты.
– Нравится мне так, – ответил я.
– Мужики так не ходят, ты в курсе? У мужика должны быть короткие волосы. Шевелюра – это для баб.
– Байкеры так не считают, – я передал ему сигарету, ожидая очередного его выпада.
– А че за коньяк пьешь? – он указал на бутылку в моей руке.
– Дешевый, качественный, печень в щепки, – полумертвый служивый бросил взгляд снизу и попытался понять, о чем идет речь.
– Хорошо сказал, – он затянулся. – так может выпьем?
– Никак нет.
– Никак нет? Ты служил? – резко спросил он, глядя на меня снизу вверх.
– Никак нет, – коротко отвечал я. – не служил.
– А че тогда отвечаешь по уставу?
– Просто так.
– А че не служил? Кто родину защищать будет? – нервозно возразил парень.
– Ага-а, – доносилось снизу.
– Солдаты, я полагаю, – ответил я.
– А ты забавный. Только дерзкий слишком, – он сделал шаг в мою сторону. Я понял, к чему все идет и предвкушал драку.
– А ты в курсе, кто не служил – тот не мужик. Ты не мужик?
– Мужик, – я был хладнокровен, но страх был где-то внутри. – могу показать.
– Ну, давай, – он оскалился вновь.
Я собрался с мыслями и пытался придумать, как и куда его ударить. Но самое главное было – переступить через свой страх. Я не поощрял насилие, никогда. Но ситуация требовала действий, и вот мысль пришла в голову. Я, забыв о тошноте, сделал глоток коньяка, поморщился и резко ударил его бутылкой по голове. Кажется, я попал в бровь. Бутылка осталась цела.
– За ВДВ, да? – усмехнулся я.
– Ну, сука, тебе конец, – кровь стекала ему прямо в глаз. Вторым, к сожалению, он все видел. Он сделал пару шагов в мою сторону. Я попытался уклониться и повалить его, но он поймал меня на встречном движении и попал прямо в челюсть. Я упал. Бутылка коньяка была еще в руке. Его друг окончательно улегся на пол, не обращая внимания на происходящее. Я ударил его пяткой в колено, и он пошатнулся. Как только его голова оказалась в зоне досягаемости я наотмашь ударил его. Стекло разлетелось, а я неосознанно промыл ему свежую рану дешевым спиртом. Он только больше разозлился и начал валять меня в осколках и разлитом коньяке, не переставая месить меня кулаками. В один момент он остановился и сказал:
– Еще тебе? Я спрашиваю, еще?! – чувствовалось, что он устал, но я устал не меньше.
– Да все, хорош! – я закрывался, и он не попал бы по моей голове, зато руки он мне отбил знатно. – давай на мировую.
– Ладно,