Риз взял лопату, подошел к лестнице, прислоненной к стенке возле двери, и посмотрел наверх. Он уже не первый год батрачил на фермах. Легкой работы там не водилось, все больше тяжелая. И, в общем-то, всегда опасная – в той или иной степени. Но вот эта работенка… Он знал парня, который так и задохнулся, увязнув в зерне по грудь. Не факт, конечно, что то же самое произойдет с самим Дэлом. Возможно, но вовсе не обязательно. С этой ободряющей мыслью он стиснул в руке лопату и начал подниматься по лестнице. Мо тут же двинулся следом.

Дэл спросил:

– Когда из этого бункера в последний раз брали кукурузу?

– Давненько.

Это встревожило Дэла. Кукуруза уже, должно быть, отсырела, слиплась. Когда он забрался наверх, дверцу люка пришлось дернуть несколько раз, чтобы открыть. Дэл заглянул внутрь. Бункер был заполнен больше чем наполовину. По прикидкам Дэла, тут хранилось футов на пятнадцать в глубину плотно слежавшихся кукурузных зерен.

Мо, остановившийся несколькими ступеньками ниже, скомандовал:

– Лезь давай.

– У вас есть веревка или что-нибудь такое, чтобы привязаться к лестнице?

– Нет у меня веревки.

– А если ступлю да увязну, за что хвататься?

Хозяин ответил без церемоний:

– Молись тогда, вот что. Ну, пошел.

Дэл сунул ногу в люк и нащупал ею верхнюю ступеньку лестницы внутри. Переставил другую ногу и спустился до последней ступеньки, нависавшей прямо над кукурузой. Дав глазам время привыкнуть, он заметил, что уровень зерна по периметру выше, а к центру идет вниз с постепенным уклоном, вроде конуса. Он поставил на поверхность одну ногу, затем другую и тут же увяз по лодыжки. Вцепился в перекладину, боясь отпустить.

В отверстии над ним появилась голова Саттона.

– Что ты мнешься там? Давай за дело.

Дэл оторвал руку от лестницы, осторожно потыкал зерно кончиком лопаты. Ничего особенного не произошло, и тогда он добрел до края бункера и стал одной рукой долбить зерно, держась другой за стенку для равновесия. Зерно, хоть и заплесневелое, осыпалось легко. Дэл ходил по краю, круг за кругом, ковыряя лопатой там и сям. Наконец, видя, что ничего не происходит, он расхрабрился, перебрался ближе к центру и вскоре покончил со своим делом. Вернулся к лестнице, взобрался наверх, высунул голову в люк, будто суслик из норы, с наслаждением вдыхая свежий теплый воздух, и крикнул двоим товарищам:

– Открывайте дверцу!

Хики показал ему большой палец и распахнул дверцу.

Они с Вутом взяли кирки и начали долбить стену зерна. Вут крикнул:

– Пошло!

Дэл, облегченно вздохнув, спустился по внешней лестнице. Ну вот, за первую женщину отработал. К концу дня бункер был пуст. Осталось еще два. Второй день прошел так же, как и первый: Риз рыхлил зерно внутри, а потом помогал Вуту с Хики кидать его лопатами. Ему не терпелось поскорее покончить с этим. Вот и второй грешок отмолил. Мо расхаживал вокруг, наблюдая за происходящим и покуривая толстую сигару. На третий день, как и в два предыдущих, Дэл взобрался по лестнице и заглянул внутрь, оценивая глубину. В этом бункере зерна было больше – примерно на три четверти.

– Последний, – проговорил он вслух, непонятно к кому обращаясь.

Саттон подошел к лестнице и прикрикнул:

– Хорош резину тянуть!

Дэл спустился в бункер, начал, как обычно, долбить заплесневелую, слежавшуюся кукурузу, и тут Мо рявкнул:

– Ну-ка, открывайте дверцу, нечего тут чикаться!

Риз так и замер с открытым ртом.

Хики громко запротестовал:

– Опасно же, пока он там?

Встревоженный Дэл торопливо зашагал обратно к лестнице. От резких движений ноги тут же стали проваливаться, он упал, не сразу сумел подняться и запаниковал еще сильнее. Кое-как встал и мысленно пообещал себе: вот сейчас он доберется до лестницы, вылезет из бункера и скажет Мо: что угодно готов делать, только не это, а если хозяину это не понравится – что ж, пускай дает расчет. Другая какая-нибудь работа найдется, а нет, так перейдет на подножный корм, ему не привыкать. Еще десять шагов… и тут случилось то, чего он боялся. Кукуруза вокруг вдруг стала осыпаться, он соскользнул к центру бункера, и его тут же засосало по самые бедра. Ноги будто цементом схватило. Он не мог ими шевельнуть и упал на живот, хватаясь руками за зерно. Это ничем не помогло: кукуруза только стала оседать еще сильнее. Когда Дэл выпрямился, она было ему уже по пояс.

Он закричал во все горло:

– Закройте дверцу, черт побери, дверцу закройте!

Он поднял глаза на люк, через который забрался сюда. Никого. Дэл кашлял, хрипел и задыхался от пыли, облаком стоявшей над осыпающимся зерном.

Он закричал:

– Помогите!

И одновременно с ним крикнул Мо:

– Гребите лопатами!

Дэл лег на зерно, тщетно пытаясь опереться руками на поверхность. Это было все равно что хвататься за воду: кукуруза только перемешивалась. С каждым вздохом Риз опускался все ниже, и грудь сдавливало сильнее. При малейшем движении кукуруза сжимала его как в тисках, крепче и крепче. В воздухе стоял отчетливый запах плесени, и от этого к горлу подступала тошнота. Кукуруза наплывала безостановочно, неумолимо – словно какая-то диковинная живая масса обступала его со всех сторон. Все происходило так быстро! Если его засыплет с головой – сколько будет задыхаться под этой толщей человек ростом в шесть футов два дюйма? Очень долго. Вот кукуруза ему уже по шею. Вот зерна касаются губ, забиваются в уши… Дэл задрал повыше подбородок, сплюнул и с трудом глотнул воздуха. Секунда шла за секундой, грудь все давило и давило. Он уже не мог вдохнуть как следует, голова кружилась, перед глазами мелькали звездочки, как будто он ударился головой. Когда Риз запрокинул голову, дыхание стало совсем неглубоким. Он не сводил глаз с люка, с этого маленького квадратика голубого неба, отчаянно желая, чтобы там появился хоть кто-нибудь – кто угодно! Пот и слезы застилали глаза.

Не готов он был еще умирать.

Глава 2. Рэй Линн

Рэй Линн Кобб невольно задержала взгляд на указательном пальце своей правой руки, на котором не хватало одной фаланги. Она разглядывала его, ожидая, когда Билли Дойл вкатит бочку с сосновой камедью по грубо сколоченному пандусу в фургон. Уоррен, ее муж, с которым они прожили вместе уже семь лет, стоял сзади и напоминал, что катить надо медленно и плавно. В свои двадцать пять Рэй Линн могла с уверенностью сказать, что на теле у нее больше шрамов и отметин, чем у иного столетнего. Хорошо