хоть, Уоррен человек порядочный и добрый, пусть немного неуклюжий и невнимательный. По крайней мере, он сумел удержать их ферму на плаву в эти трудные времена, когда другие еле-еле концы с концами сводят. Когда у них появился Билли, Рэй Линн догадалась, что у Дойлов дела, должно быть, совсем плохи.

Стоял апрель 1932-го – уже три года прошло после краха фондового рынка, и все это время новости в газетах не радовали, однако Коббу удалось кое-что заработать на продаже сосновой камеди. А если другой раз и поранишься, так что с того? Уоррен же не нарочно, не как в приюте «Магнолия», где воспитательницы имели привычку за малейшую дерзость щипать за самые нежные места на руках, оставляя синяки размером с виноградину. Все воспитанницы успели хлебнуть и невыносимой жары, и пронизывающего холода, когда работали в подвальной прачечной под строгим присмотром миссис Рэнкин. Она заставляла девочек стирать, полоскать, отжимать и развешивать кучу белья, от простыней до полотенец и скатертей, не говоря уже об одежде всех обитателей приюта: как часто говорила миссис Рэнкин, «усердный труд воспитывает характер».

Нет, по сравнению с этим жизнь с Уорреном – просто рай. Если бы не он, Рэй Линн могла бы стать «фабричной» и влачить унылое существование, на которое оказывались обречены те девушки, кому до восемнадцати лет не поступило предложения руки и сердца. Если бы Уоррену не понадобилась жена, вставала бы она сейчас как миленькая чуть свет и шагала на хлопчатобумажную фабрику. А вечером возвращалась домой, в жаркую или, наоборот, выстывшую комнатушку, которую, пожалуй, пришлось бы еще и делить с какой-нибудь другой несчастной, которую постигла та же горькая участь, – и так до тех пор, пока не подвернется что-нибудь получше. Для Рэй Линн таким лучшим стал Уоррен. Он шел в город по своим делам, когда она работала на приютском огороде, и увидел ее.

Он легонько помахал ей рукой и окликнул:

– Наше вам. Как вас зовут?

Рэй Линн не очень-то любила говорить с незнакомцами, но он улыбался довольно добродушно, этот высокий худощавый мужчина в приличном, чистом комбинезоне, выглаженной рубашке и соломенной шляпе. Вежливо ждал ответа, засунув руки в карманы, с улыбкой на лице. Терпеливый, видать. Она подошла поближе к забору.

– Рэй Линн.

– Рэй Линн? Надо же, какое красивое имя. Ну что ж, Рэй Линн, приятно познакомиться. Меня зовут Уоррен Кобб.

Она кивнула, и тут миссис Рэнкин закричала:

– Посетителей принимают у главного входа!

Рэй Линн повернулась, чтобы уйти, а Уоррен спросил:

– Часто вы здесь работаете?

– Почти каждый день, пока тепло стоит.

После этого он всякий раз, направляясь в город, стал подходить, чтобы перекинуться парой слов, и постепенно узнавал кое-что о ее прошлом, если это можно так назвать.

– Как ты оказалась в приюте?

– Подкинули. Совсем маленькой еще. К подгузнику был приколот клочок бумаги с именем.

Уоррен сказал:

– Может, так было лучше для тебя. Никогда не знаешь.

Она никогда не думала об этом в таком ключе, но видела, что он говорит серьезно. Потом Уоррен, если вдруг не заставал ее в огороде, начал оставлять маленькие подарки в укромном местечке, у столба забора. Ничего особенного, просто милые знаки внимания, показывающие, что он заходил, и вскоре Рэй Линн уже с нетерпением ждала их. Глянцевое ярко-красное яблоко. Изящный кружевной платочек – чистенький, беленький. Роза… Наконец Уоррен начал спрашивать – всегда по воскресеньям, – не выйдет ли она за него замуж. Не такого супруга она ждала: в ее представлении он мог бы быть помоложе. Коббу исполнилось сорок, и он был вдовец, но прошло несколько воскресений, и Рэй Линн стало даже нравиться, что он такой взрослый и положительный.

Когда листья начали желтеть и в воздухе уже веяло холодком, Рэй Линн наконец дала согласие. Как, почему – она сама не понимала. Может быть, дело было в постепенно крепнувшем чувстве, что она кому-то нужна. Мысль о собственной семье всегда казалась ей чем-то из области несбыточного, а теперь, с Уорреном, стала реальностью. Осенью, перед тем как осыпались последние пеканы, они поженились, и Рэй Линн переехала туда, где Кобб жил когда-то с семьей. Ее ничуть не огорчило, что дом оказался старым, что доски уже сделались белесыми от времени и что покрыт он был ржавой жестяной крышей. Это был ее первый настоящий дом. Как сказал Уоррен, про такие говорят: «сделан на прострел».

– Почему же так? – спросила она.

– Потому что, если выстрелить в переднюю дверь, пуля выйдет через заднюю и нигде не застрянет. Если все двери будут открыты.

Сразу за входной дверью начиналась гостиная. В следующей комнате была спальня, за ней – кухня с черным ходом, ведущим во двор, а еще чуть дальше – флигель. За домом стояли старый табачный амбар, коптильня и курятник, примыкающий к одной стороне большого амбара. Сколько ни искала Рэй Линн следы первого брака Уоррена, было очевидно, что Кобб уже давно живет один. Женской руки тут не хватало, судя по тому, какой беспорядок ее встретил. Возле кресла, в котором Уоррен читал по вечерам, громоздились стопки книг, а еще всевозможные газеты, банки со скипидаром, инструменты, тряпки, перепачканные чем попало, кучи грязных тарелок тут и там. Тарелки привлекли ее внимание. Они были молочного стекла, с бледно-голубой каемкой, и Рэй Линн подумала, что они могли принадлежать его первой жене, Иде Нейл Кобб.

– Сердце у нее было не очень, – сказал однажды Уоррен, – и не только в прямом смысле.

Надгробие возвышалось чуть поодаль, на маленькой лужайке у дома. Был у них и сын, Юджин, – он теперь работал юристом в Южной Каролине.

Этот дом, окруженный со всех сторон душистыми соснами, стал для Рэй Линн первым ее домом, и она постаралась сделать его по-настоящему своим. Повесила на окна собственноручно сшитые занавески. Протерла все до последнего дюйма, сверху донизу. Уговорила Уоррена покрасить кухню. Как-то под вечер, вскоре после свадьбы, муж стоял с ней на крыльце, положив одну руку ей на плечо, а другой показывая на растущие вокруг сосны разных пород.

Он сказал:

– А вот это, золотце, самое главное: длиннохвойная сосна.

У него вошло в обычай называть ее так, и Рэй Линн нравилось, как он растягивает это слово: «зо-о-лотце».

За плечами у Уоррена был большой опыт производства скипидара в Северной Каролине. За семь лет он обучил Рэй Линн всем хитростям и тонкостям, и теперь она работала с ним вместе от восхода до заката. Немало они трудились, нечего сказать, – оба пахали как проклятые, чтобы с голоду не умереть. Только