class="p1">Слеза выкатывается из-под темных ресниц и ползет по его загорелому лицу. Он позволяет ей высохнуть, чтобы разрушить возведенные мной стены. В этой слезе я вижу нас. Вижу семь лет моей жизни, семь лет воспоминаний. Он все, что я знаю о взрослой жизни. Он и моя боль, и мой мир.

Мое сердце реагирует молниеносно, не дав мозгу шанса остановить его и приковать к оставшимся крохам чувства собственного достоинства и здравого смысла. Интуитивно я открываю дверь в кабинку и, не успев опомниться, обнаруживаю свою руку на его лице, утирающей его слезу. Чертов троянский конь.

Где-то на задворках сознания панически бьют колокола, но поздно. Меня бесит, что все получилось так естественно. Что это прикосновение приносит мне утешение, которого я не знала неделями. Раньше мы могли целыми днями сидеть дома и не отходить друг от друга, просто наслаждаясь тем, что мы вместе. Если одному из нас хотелось спрятаться от окружающего мира, так мы и делали. И нам не требовались слова, мы просто ныряли обратно под одеяло, перезаряжались, и на следующий день наша жизнь снова обретала равновесие. Когда я потеряла маму, мы три дня молчали. Он отпросился с работы и просто обнимал меня, пока…

Он обнимает меня, мой взгляд падает на одну из камер, и я наконец-то возвращаюсь в реальность. Паранойя берет верх, и я представляю человека, который сидит сейчас перед монитором и наблюдает за тем, как улетучиваются мои достоинство и сила духа. Наверняка он только что утратил еще немного уважения ко мне. Хотя, полагаю, думать обо мне хуже, чем я сама, невозможно. Я лихорадочно придумываю самые обидные слова, чтобы заклеймить свои действия, но они растворяются в слезах Брэна и уносятся вдаль по Темзе.

Он отстраняется, не сводя с меня глаз, оглядывая меня всю. Я чертыхаюсь про себя. Все идет максимально не по плану: в перерыв мне удалось вымыться в туалете для инвалидов, но никакими стараниями не получилось избавить мои волосы от дикой лохматости, и никакое количество лавандового мыла не способно перекрыть «аромат» утреннего забега от моей рубашки. Целый день я пялилась на свое отражение в стекле и могу подтвердить: выгляжу я ужасно.

– Я и подумать не мог, что ты будешь так переживать из-за нашего разрыва, Марго, – заявляет он после паузы.

– Э-э-э… что? – Он почти не держит меня, так что я без труда освобождаюсь и отступаю назад.

– Ну, так запустить себя и все такое… Ты понимаешь. Совсем на себя забить, потому что твое сердце разбито. Можешь ничего не говорить, я и так знаю, что ты тосковала по мне.

Я смотрю на него. Поскольку я молчу, он обхватывает мои горящие щеки ладонями и с чувством продолжает:

– Ты что, решила голодом себя уморить? Ты похудела… Хотя выглядишь сексуально.

Мне даже не пришлось как-то специально стряхивать с себя минутную слабость. Он умудрился сделать это за меня, просто будучи собой. Мое лицо, должно быть, уже стало пунцовым. Вот вам минус быть рыжей: как бы я ни держала хорошую мину при плохой игре, моя кожа, покрытая веснушками, меняет цвет, как хамелеон, и каждый раз выдает мои эмоции.

– Марго? Я бы на твоем месте хотя бы духами пользовался. У тебя же еще остались те дорогие, которые я подарил тебе на день рождения несколько лет назад, да? – Духи One Direction, которые он купил мне шесть лет назад, стоят у отца в туалете на полочке; он использует их… как освежитель воздуха. – Натуральные запахи не так сексуальны.

Я замираю. Мне хочется заорать ему в лицо, обозвать его всеми ругательствами, которых я набралась в детстве, кочуя по военным базам. Но Брэн всегда умел заставить меня замолчать. Я не доверяю собственным эмоциям, и слова застревают у меня в горле.

Прежде чем я снова обретаю голос, мое внимание привлекает стук – это Кевин нетерпеливо барабанит в окошко. Забыв включить микрофон, он беззвучно вопит в защитный экран, без сомнения, напоминая мне о наказании за утреннее опоздание, – что, разумеется, и есть истинная причина моего «запущенного» вида.

Брэн откидывает мои волосы, его кольцо цепляется за них и больно дергает. Я морщусь, но он, как обычно, не замечает и, целуя меня в лоб, бормочет, что теперь он позволит мне вернуться к работе и что мы скоро снова увидимся. Все еще не в состоянии говорить, я слабо улыбаюсь. На этом он пафосно разворачивается на каблуках своих длинноносых ботинок и вскоре исчезает за Тауэр-Хилл. Придя наконец в себя, расстроенная собственной беспомощностью, я кричу ему вслед, а вернее, в ту строну, куда он ушел, поскольку его чертовы длинные ноги наверняка уже донесли его до метро:

– Я не похудела, это просто штаны мешковатые!

Глава 2

Последнее, чего мне хочется после неожиданной встречи с призраком из моего не столь уж отдаленного прошлого, так это идти в Белую башню к призракам настоящим. К сожалению, у меня нет выбора: Кевин вручил мне невзрачную сумку с сегодняшней выручкой и прежде, чем я успела пикнуть, уже затягивался сигаретой на автобусной остановке.

Стараясь бодриться, я решительно иду по Водному переулку и пытаюсь придумать, как буду защищаться от какого-нибудь потревоженного духа, застрявшего в подземелье на много столетий. Единственное имеющееся у меня оружие – подтаявший «Сникерс» из автомата на работе, так что, если бестелесный дух не страдает аллергией на орехи, я пропала.

Вздыхая, я пробую другую тактику, вспоминая мудрый отцовский совет: «Мы северяне, – говорит он. – Если уж нам удается поддерживать беседу с лондонцами, то поболтать с парой-тройкой блуждающих духов – вообще как нечего делать. Они увидят в тебе родственную душу, а оставаться без ответа нам не привыкать».

Когда он впервые на полном серьезе изложил мне этот подход ко встрече с привидениями, я над ним посмеялась, решив, что это очередная фигня из документалок о теориях заговора на двенадцатом канале, которые папа бесконечно пересматривает. Но с тех пор, как он поделился со мной этой мудростью, всякий раз, когда я слышу не поддающийся объяснению шум, я спрашиваю у пылинок, роящихся в комнате, как у них дела, – и он прав. Это на самом деле успокаивает.

Сумка с деньгами неприятно оттягивает мне плечо, монетки звякают с каждым шагом, привлекая ко мне внимание всех, кто возвращается с работы. Я не могу не нервничать – с такой-то суммой. В моем воображении я – полковник Блад [6], единственный человек, которому удалось украсть королевские драгоценности,