точеное лицо. Острые скулы оттеняют мужественные черты, и лунный свет отражается в зелено-синих глазах. Растрепанные темные кудри отливают рыжиной. Я теперь так близко, что могу дотронуться до него. Я протягиваю руку, мои пальцы уже готовы коснуться его хлопковой рубашки – и вдруг он исчезает, словно его там и не было.

Я резко просыпаюсь. Я так привыкла к этому сну, такому уютному, домашнему. Он повторяется каждую ночь. Я одна, я всегда одна. Как ему удалось проникнуть в мой сон? Я практически уверена, что это был он, гвардеец, лорд Фонарный столб. Мысли о нем крутились у меня в голове вчера весь вечер, и я заснула, снедаемая чувством вины из-за его испорченной шкатулки, несмотря на его грубость и последующее подмигивание. Кажется, моя совесть умудрилась проникнуть за мной в мои сновидения.

Размышляя о нем и о нашей нелепой встрече, я чувствую целую гамму эмоций. Больше всего меня смущает подмигивание. Предлагает ли он мне таким образом мир? Нет, все же вряд ли. Он был так рассержен во время первой встречи; откуда вдруг такая игривость? Чем-то мне все это напоминает школу – то, как популярные мальчики на слабо флиртуют с девочками, у которых на самом деле нет шансов, чтобы потом поржать с друзьями. Я всегда была такой девочкой. Мне вдруг отчаянно захотелось увидеть его снова и высказать все, что я думаю.

Надевая рабочую форму, я решаю пойти и сделать это немедленно. Хотя я все еще не определилась по поводу своей позиции. Стоит ли мне заискивать перед ним, чтобы не получить шестизначный счет в почтовый ящик за дорогущую семейную реликвию, которую я случайно испортила? Или, наоборот, наехать – ведь он не задумываясь причинил мне боль, а потом еще и нагло вторгся в мои бессознательные фантазии?

Я знаю, что выгляжу дико, но остановиться не могу. Я надеваю туфли и выбегаю из дома. Озабоченная тем, чтобы зеленоглазый гвардеец сегодня снова оказался на своем месте, я слишком поздно замечаю, что на улице идет дождь. Рубашка уже промокла, и капли медленно стекают у меня по рукам.

Когда я дохожу до караульной будки, тревога тяжелым камнем ложится мне на сердце, и весь мой гнев рассеивается под ее тяжестью. Он здесь. И так же, как вчера, я встаю перед ним, как будто собираюсь вызвать его на дуэль.

– Окей, кхм, значит, так. Доброе утро. Начнем с того, что я в бешенстве. То есть в бешенстве, потому что злюсь, а не потому что я псих, хотя, конечно, настоящий псих именно так бы и сказал, и я сейчас именно что разговариваю с незнакомцем, который не может мне ответить, а еще я промокла до нитки, но… В общем, привет, я Маргарет. На самом деле все называют меня просто Мэгги. Потому что Маргарет – это какое-то бабушкино имя, да ведь?..

Меня несет. Неудержимо. Соберись, Мэгс, ради всего святого…

– И… я хотела принести свои извинения. Как я уже сказала, я очень на вас сердита, но и на себя тоже за то, что была такой идиоткой. Это был совершенно не мой день, и вы врезались в меня, или скорее я в вас, когда мне было совсем уж нехорошо. Я не могу даже выразить, как мне жаль испорченной… – Я энергично машу рукой, пытаясь изобразить шкатулку для драгоценностей. – И ругалась я исключительно на себя саму. Честно говоря, сначала я вообще подумала, что вы фонарный столб, если вам от этого легче…

Снова забывшись, я останавливаюсь в ожидании ответа. Он, в свою очередь, ведет себя абсолютно профессионально: просто смотрит вперед, сквозь меня, словно я часть пейзажа. Но если это так, тогда я сейчас, без сомнения, как один из тех больных голубей, которые разгуливают с шестью пальцами на одной лапе и полным их отсутствием на другой.

– Хотя, конечно, нет, кажется, это еще одно оскорбление. Господи, я совсем не умею извиняться… В общем, пожалуйста, не доносите на меня в полицию. Видите ли, мой отец – бифитер, он здесь работает, и если я что-то натворю, то получает по шапке, как правило, он. Я бы предложила заплатить, если бы могла, правда, но я работаю вон в той билетной кассе на холме, и я уверена, что одна только шкатулка стоит больше, чем моя годовая зарплата. Вы ведь знаете, сколько получают солдаты, ну вот, а бифитеры – только чуть-чуть побольше, так что я даже не могу попросить помощи у отца. Я бы предложила отполировать вам ботинки, чтобы хоть как-то загладить вину, но они у вас, похоже, в полном порядке. – Я показываю на его ботинки и вижу в них свое кривое отражение: волосы налипли на лицо, и уж не знаю, это капли дождя или нервного пота катятся у меня по лбу. Он вниз не смотрит. – Мне жаль, правда. Очень жаль. – Даже не мигает. – Ну что ж, в общем, всего вам доброго. Не стойте так целый день – так можно и варикоз заработать.

Варикоз заработать?! Честное слово, реши он разрядить мне в спину целый магазин, я бы сказала ему спасибо.

Даже и не знаю, чего я вообще ждала, учитывая, что бедняга не смог бы меня послать, даже если б захотел. Но я же видела, как он в нарушение военного кодекса взял и подмигнул мне – конечно, чтобы поставить меня в неловкое положение, – так что я надеялась увидеть хотя бы проблеск благодарности.

И тут я замираю на месте. Подавленная злость снова вскипает, и я не раздумывая марширую обратно к нему. На этот раз я стараюсь выпрямиться, а то что-то совсем ссутулилась в своем импульсивном покаянии.

– Вообще-то, прежде чем я уйду, я просто хотела сказать, что… в общем, вы сделали мне больно. Когда вы подняли шкатулку, то прищемили мне пальцы крышкой, и, как бы я ни переживала из-за того, что случилось, вы могли хотя бы извиниться для приличия.

Я замолкаю на мгновение, готовая к тому, что он закричит или даже направит на меня ружье, но он стоит по стойке смирно.

– И, э-э-э, вы тоже в меня врезались. Так что вы виноваты так же, как и я. Смотреть нужно, куда… и быть осторожнее, когда говорите по телефону. И, в общем, да, вот так. Я просто думаю, что…

Я замолкаю и натянуто улыбаюсь, типа «ну, как ты?», как улыбаются знакомому на улице, когда стараются быть вежливым, но при этом хотят избежать разговора любой ценой. Со вздохом