как этот парень? — спросила Лизка. — Симпатичный? Кто он такой? Наверно, уже не студент?

— Наверно. — Кольке не хотелось разговаривать. — Откопали пушку? — вяло спросил он.

— Полчаса пыхтели. Огромная, почти как у музея в Геленджике… Видал? Ну и смеху было! Ржавая — страшно! Дуло все забито землей. И на кой она нам сдалась? Если б папа не дружил с Иваном Григорьевичем, ноги бы моей там не было. Потом и на школе может отразиться, и вообще… Что идет сегодня в кино, не помнишь?

— Кажется… Нет, забыл, не помню. — Колька понимал: напрашивается в кино. Но сегодня у него не было денег даже на себя — бабка деньги давала ему редко. Да к тому же приехал этот человек с морскими лыжами, которые до сих пор Колька видел только издали. Возле уха продолжал звенеть Лизкин голос:

— А тетя Аня, наша отдыхающая из Волгограда, говорит, что сейчас в моде чешуйчатые ткани и кожа — по́льта, платья, сумочки…

— Интересно. — Колька не мог обидеть Лизку, хотя сейчас ему было не до нее.

Утром против обыкновения Колька проснулся рано. Услышал, как под окном дедушка подметает двор и асфальтированные дорожки. Сколько за эти годы перебывало у них жильцов! От одной худой дамочки остался на память драный зонтик; от другой — непрерывный (с утра до вечера хохотала) смех в ушах; от третьего жильца осталась обмусоленная колода карт без пиковой дамы и червового короля; четвертый забыл у них учебник по электронике, полный мудреных формул и схем — черт ногу сломает!..

Сколько их прошло перед Колькой, скупых и щедрых, злых и добрых, открытых и подозрительных, грустных и звонкоголосых! Он прислушивался, присматривался к ним, помогал доставать лодку на станции — станция официально принадлежала дому отдыха; водил на рынок и в Лермонтово, сопровождал в походах к истокам реки Джубги, что у Полковничьей горы; покупал им самодельные уловистые самодуры у знакомых, у рыбаков колхозной бригады — рыбу; когда они уезжали, делал им ящики для винограда, охотно получал от них деньги, всевозможные гостинцы и улыбки. Потом они уезжали — даже самые лучшие! Всем он помогал относить вещи к портпункту, или к автобусной остановке, или на вертолетную площадку, и они улетали, уезжали, уплывали от него, он махал им, а через минуту бежал купаться, уже позабыв о них… Все они чем-то были нестерпимо похожи друг на друга. Необычные «дикари» встречались редко. Месяц тому назад к ним приехал дядя Гена с золотоволосой Еленой — даже Лизка, наверно, не будет такой, когда вырастет! — с трехлетней Светкой и матерью-старушкой. Колька случайно узнал, что дядя Гена — моряк-североморец, офицер, и у Кольки все сжалось внутри. Но дядя Гена не по годам был толстым и рыхлолицым, и что удивительно — мыл полы, ходил с сумкой за молоком и кефиром. Плавал плохо. На Баренцевом море, говорил он, моряку не обязательно уметь плавать — вода там студеная, как бы ни плавал, через три минуты отдашь концы. Как-то не верилось, что служит он на грозном ракетоносце и его слушаются лихие матросы…

Колька лежал и смотрел на окошко Дмитрия. Ждал, когда тот проснется. Часам к восьми у Кольки заныли от лежания ребра. Он потянулся, встал, нетерпеливо прошелся у калитки, глянул на море и… увидел там Дмитрия с дядей Геной.

Как был, в трусах и драной майке, бросился к пляжу.

— Доброе утро! Здравствуйте! — прокричал он и прыгнул в море.

Дмитрий делал зарядку — это была трудная работа: лицо напряжено, мышцы и мускулы вздуты. Рядом сидел дядя Гена в белой, похожей на гриб шляпе с бахромой, с толстыми складками на животе и у подбородка. Какой-то пухлый, сдобный, с отвисшими щеками. Он смотрел на Дмитрия: руки и ноги того работали четко и безотказно, как паровозные шатуны и поршни. Когда Дмитрий кончил зарядку, они о чем-то заговорили. Наверно, Дмитрий уговаривал дядю Гену следовать его примеру, но тот смущенно пожимал толстыми плечами и, видно, отговаривался.

Затем на пляже угрожающе, как черная туча, выросла громоздкая фигура бабки.

— Ты что ж не сказал, куда ушел? — закричала она издали. — За хлебом иди. Ну?

Кольке стало очень стыдно. Особенно перед Дмитрием.

— Сейчас.

Он нырнул и долго находился под водой, настолько долго, насколько позволяли легкие, а они были у него неплохо натренированы, а когда вынырнул, бабка все еще стояла. Она погрозила ему кулаком, и на внутренней стороне ее руки мелькнула старая, бледно-голубая уже татуировка.

— Иду!

После Колька сколачивал ящики, качал воду для стирки, доставал свиньям из бочки куски дельфиньего мяса, выгонял из огорода соседских кур. А когда освободился, пошел искать Дмитрия и встретил Лизку. Она сказала, что его Дмитрий — так и сказала «его» — в кафе.

Кафе было огромным открытым зданием под шиферной крышей на тонких столбиках и скорей походило на Дворец спорта. Колька пробежал глазами по длинной пестрой очереди с блестящими подносами в руках — кто был в сарафанах, кто в шортах, кто в купальниках и плавках. Дмитрия здесь не было. Тогда он окинул взглядом зал, продуваемый всеми морскими ветрами, заставленный алюминиевыми столиками, стульями, и сразу заметил у барьера Дмитрия. Подсел к нему на свободный стул.

— Как настроение? — спросил Дмитрий. — Может, сходим на ставриду?

— Сходим. — Колька взглянул на плоские ручные часики Дмитрия — было четырнадцать часов. — Только торопиться надо, а то скоро начнут лодки выдавать. Нужно хорошую захватить…

— Идет, — сказал Дмитрий и увидел над барьером черную морду Тузика и две лапы. — Ах ты попрошайка, все тебе мало, и так половину моего рагу сожрал… Ну на, на еще. — Дмитрий бросил кусочек мяса, и пес, клацнув зубами, мастерски поймал его на лету. — Чует, наверно, что такое рагу человек в рот не возьмет! Свое просит!

Колька промолчал.

— Тузик, домой! — крикнул он для приличия, но пес и не думал уходить: полдня пропадал он возле кафе или на пляже, где «дикари» играли с ним, подкармливали, убивая время.

Дмитрий быстро допил чай.

— Двинули.

Они пошли к дому.

Перед калиткой Дмитрий остановился, пропуская выходившую со двора молодую женщину в серых шортах, белой кофточке и белых босоножках. Проходя мимо, она кинула на Дмитрия беглый взгляд и чуть встряхнула длинными, до плеч, золотистыми волосами, красиво оттенявшими ее тонкое шоколадное лицо. Она была очень стройна, и, судя по походке и по тому, как она держала голову и плечи, видно было, что она знает себе цену и даже несколько завышает ее.

— Что это за девица? — спросил Дмитрий у Кольки, когда та скрылась в проулке.

— Елена, жена дяди Гены.

— Ну что ж, теперь понятно, почему он