создавали — одному Богу известно. И времена темные были, и технологии. Он принадлежал основателю вашего рода Дмитрию Воронцову — великому полководцу и воителю. В этом доспехе он сразил множество противников. В нем и погиб. С тех пор драгун никого к себе не допускал, а тех, кто пытался его подчинить — убивал. Говорят, что он проклят, — голос Петровича завибрировал и сделался тише, будто он боялся, что черный доспех его услышит.

— Но другого у меня нет, так? — я снова повернулся к драгуну. Его тусклые глаза-линзы ничего не выражали. С виду он не казался живым или наделенным интеллектом. Но что тогда я слышу? Чье это сердце?

Мне никто не ответил. Все и так было понятно — ни одного другого доспеха в помещении не имелось, хотя места хватало с большим запасом. Значит, выхода нет. Прямо сейчас могут гибнуть люди, и лучше уж я умру, пытаясь им помочь, чем буду сидеть сложа руки.

Встав напротив черной махины, я приказал:

— Впусти меня!

Ничего не произошло.

— В прошлый раз вы молвили: — «внемли моей крови и повинуйся», — услужлив подсказал Прохор, на всякий случай отходя подальше. — А еще руку перед собой выставили вот так, — он сделал жест, словно пытался остановить кого-то невидимого.

Мистика какая-то…

Я выставил перед собой ладонь и направил ее в сторону драгуна, после чего набрал в легкие воздуха и громко произнес:

— Внемли моей крови и повинуйся!

Несколько секунд ничего не происходило. Когда я уже хотел опустить руку, то биение сердца в сознании стало предельно явственным. Прямо перед моими пальцами появилась большая кровавая печать. Рисунок висел в воздухе, после чего вспыхнул черным пламенем. По воронёной броне драгуна прошли алые всполохи. С тихим стоном он пришел в движение. Облако пыли взметнулось в воздух. Громадный доспех опустился на колено и поставил передо мной открытую стальную ладонь. Я бесстрашно шагнул на нее и взялся за большой палец, как за поручень.

Драгун выпрямился и расправил широкие плечи. Он поднес меня к шлему и несколько мгновений держал перед глазами, словно изучал безжизненными тусклыми линзами. Мне показалось, что я смотрю если не на человека, то на что-то живое и разумное. Но забрало большого шлема оставалось недвижимым и лишенным эмоций.

— Впусти. — Властно велел я, привычно отбросив прочь сомнения и страх.

Забрало резко распахнулось, и я увидел внутри вычурный трон. На мягкой обивке темнели пятна крови. Большинство застарелые, но некоторые относительно свежие. Их было много. Внутри шлема-кабины пахло смертью.

Воображение сразу нарисовало мне расположившееся на троне мое же безжизненное тело. Или это был настоящий граф Воронцов? Лицо бледное. Из носа, рта, ушей и даже глаз течет кровь. Щиколотки и запястья обхватывают серебряные обручи. Еще один, словно корона, надет на бессильно висящую голову.

— Барин! — крикнул снизу Прохор. — Заклинаю!

— Заткнись уже. — Строго велел я ему даже не обернувшись. — Я все решил.

— Храни вас Господь, — произнес Прохор и больше не сказал ни слова.

Я же сошел с ладони драгуна и вошел в голову-кабину, после чего решительно опустился на трон и положил руки на ободранные подлокотники. Пальцы коснулись старого лакированного дерева — оно все еще хранило следы чьих-то ногтей.

Биение сердце усилилось. Оно растворило в себе все звуки, даже мое дыхание.

Запястья и щиколотки твердо, но безболезненно обхватили серебряные обручи. Один за другим на них начали разгораться таинственные символы. Как только последний обруч обхватил мой лоб, забрало драгуна опустилось, и вокруг воцарилась абсолютная тьма.

Символы на серебре погасли, и раскаленные иглы боли вонзились в мой мозг. Я до скрежета стиснул зубы, но не сдвинулся с места. Чутье подсказывало мне, что это какая-то проверка. Постепенно боль начала стихать. Закрыв глаза, я усилием воли подавил зарождающуюся панику. Пусть и не сразу, но у меня получилось.

Сердцебиение пришло в норму, дыхание выровнялось. Боль отступила и сменилась совершенно иным чувством. Я ощутил, как сознание покидает тело и, как кровь течет по венам, растекается по доспеху.

Глаза-линзы вспыхнули зеленым светом. Но я смотрел не сквозь них, а ими. Мы с древним драгуном стали единым целым. Наши сердца забились в унисон.

Теперь нас звали — Чернобог.

2. Защитник

Я ощущал громадное тело драгуна как свое собственное. Это совершенно ни на что не похожее чувство будоражило кровь. Мне не терпелось испытать доспех в бою и все равно, с кем именно. Главное — как можно быстрее.

Чернобог жаждал крови. Я чувствовал его голод и темную волю. Этого драгуна создали лишь для войны, и он истосковался по ней. Меня же он счел достойным того, чтобы управлять всей мощью, которую имел.

Почему именно я? Чернобог не дал ответа. Он не мог говорить. Мы не общались в прямом понимании этого термина. Скорее чувствовали друг друга. Вороненый драгун отчетливо дал мне понять, что предоставил лишь один шанс. Если не оправдаю доверия — живым не выберусь.

— Барин⁈ — услышал я голос Прохора. — Вы там живой?

Я опустил взгляд. Порченые, как называл их Прохор, и он сам, стояли рядом с лифтом и с опаской глядели на меня, задрав головы. На их лицах недоверие смешалось с любопытством — никто не верил, что у меня получится подчинить древнего драгуна. Уверен, мысленно меня уже схоронили. А зря. Мы еще повоюем!

Кстати, об этом.

Никакого выхода из подземного зала поблизости не обнаружилось. Взгляд драгуна позволял мне видеть куда лучше, чем прежде. Получалось разглядеть мелкие детали, которые с высоты пятиэтажного дома не различил бы обычный человек.

Что еще может Чернобог? Мне не терпелось испытать его.

— Где выход? — усиленный драгуном голос зазвучал с металлическим скрежетом, от которого затряслись стены.

— Свят-свят, — перекрестился побледневший Прохор. — Будто сам нечистый молвил…

Порченые испуганно переглянулись, но ничего не сказали.

— Выход! — потребовал я.

— Да, Ваше сиятельство! — поспешно подобрался Прохор. — Сейчас все будет, — он сурово глянул на порченых. — Чего застыли, дармоеды? Отворяйте ворота, живо!

Петрович и Олежка опрометью бросились в сторону. Там, у дальней стены находился чудной аппарат, похожий на панель управления, от которой в стороны расходилось множество труб и проводов. Одни вели к огромному котлу, другие скрывались в стене.

Олежка быстро задергал рычаги, после чего крикнул Петровичу:

— Готово!

Старый порченый ухватился за самый большой рычаг, который торчал в стене, и потянул его вниз. Лязгнули цепи, повалил дым, наверху что-то зашелестело. Пол под ногами затрясся, после чего плиты наверху с грохотом начали расходиться в стороны. Вниз полетели комья земли, трава,