– Когда вы в последний раз видели его? – повторил вопрос комиссар.

Я задумалась. На этот вопрос легко ответить, но за ним последуют и другие, отвечать на которые будет куда сложнее. Понятно, почему Сережа так странно двигался – без сомнения, он был пьян, и его выкрики доказывали это. А еще он прижимал к стене какого-то человека и бил его в живот. Я всматривалась в этот клубок тел, мужчины дрались – нелепо, неумело, бессмысленно. Сережа рычал, как зверь, второй мужчина защищался, пытаясь вырваться из его медвежьих объятий.

– В последний раз я видела его за обедом, куда нас пригласил продюсер, желая обсудить с мамой новую роль. Я никогда не вникаю в суть ее дел, просто поехала, чтобы переводить, – бормотала я, продолжая смотреть на драку. Мысли проносились молниеносно, сменяя одна другую.

Значит, Сережа пришел в то утро к клинике, чтобы устроить пьяную драку. Он сидел там и ждал Андре, может быть, ждал всю ночь – мама говорила, что он так и не вернулся обратно в номер. Я тоже не пришла, потому что находилась в это время в отеле, в арабском квартале, так безумно похожем на московский спальный район. Я была с Андре. Потом уехала на такси, а Андре отправился на работу, навстречу судьбе в лице пьяного Сережи. Что же случилось потом?

– Вы узнаете второго человека? – спросил Трену, о существовании которого я почти забыла.

Да, конечно же я узнала его – моего ревнивого любовника, резкого и неконтролируемого – мое персональное цунами, красивый, бушующий водопад. Он, мой Андре, толкнул Сережу в грудь обеими руками, затем окончательно вырвался, вследствие чего баланс сил изменился, и Сережа, раскинув руки, неуклюже пошатнулся. Он что-то неразборчиво крикнул – явно какую-то грубость, а Андре вдруг ударил его – со всей силы – прямо кулаком по лицу. Так вот откуда пластырь на правой руке. Сережа закричал от боли и осел на брусчатку. Андре посмотрел туда, откуда велась видеосъемка, и тут изображение пропало. Видео было коротеньким, оно закончилось, но для меня все только начиналось.

– Это… это… – залепетала я. – Можно мне стакан воды? Я ничего не понимаю. Это же месье Робен, да?

* * *

Итак, я соврала, прости меня, небесный падре. Я еще не успела до конца понять, что именно сделала, какое решение приняла, но оно тут же ударило меня – возвращаясь бумерангом. Лгать грешно.

– Значит, на обеде, да? Вы были там с Сережей, но ушли порознь. Почему? – спросил Трену, протягивая мне воду.

– Мы поругались, – пробормотала я. Комиссар кивнул и принялся что-то записывать, отбивая чечетку пальцами на клавиатуре. Трену печатал быстро и умело, как профессиональная секретарша.

– Сильно поругались?

– Нет, не сказала бы, – пробормотала я, и комиссар, остановившись, повернулся ко мне.

– Значит, не так уж сильно? Но вы немедленно ушли с обеда, бросив там свою мать? Давайте договоримся, что вы будете говорить правду.

– Правду? – побледнела я, ибо меньше всего хотела сейчас не только озвучивать, но даже знать правду. Андре, мой Андре, павший жертвой моих грехов, мой сокрушающий все на своем пути любовник – что ты натворил? Что сделал с Сережей?

– Да, правду, – кивнул комиссар.

– Извольте. Сережа ударил меня. Да, он меня ударил! Это вас, наверное, не удивляет, ведь мы же – русские. Но я не собиралась этого терпеть, больше не собиралась. Понимаете, о чем я?

– Вы хотите сказать, что он бил вас не в первый раз? – нахмурился Трену.

– Вам нужно, чтобы я пережила свое унижение снова? Вспомнила все в деталях? Да, извольте. Он бил меня. Не то чтобы он был склонен к насилию, но в определенные моменты…. Когда он нервничал или терял контроль над ситуацией…

– А в тот день он что, потерял контроль?

– Вы хотите знать все? – скривилась я и, делая вид, что решаюсь на откровенность, подошла к окну. – Я сказала ему тогда на обеде, что расстаюсь с ним. Я не собиралась объявлять об этом именно там, просто так получилось.

– Получилось?

– Да. Он потащил меня на какую-то лестницу. Начал приставать. Целоваться полез. Я вообще не хотела, чтобы он прилетал в Париж. Как раз взяла паузу, чтобы подумать. Но он решил по-своему. Он всегда поступает так, как хочет. В конце концов, это было совершенно неизбежно. Я должна была уйти от него много месяцев назад, а не позволять ему жить в собственных иллюзиях. Я ненавидела нашу личную жизнь. Нет, скорее, не так. Она была мне безразлична. Разве это не еще хуже?

– Значит, вы признались ему, что решили от него уйти, и он ударил вас. После этого вы сразу уехали. Так?

Мне показалось, что в словах Трену содержится какой-то дополнительный смысл. У страха глаза велики, возникло ощущение, что он видит меня насквозь. Возможно, он знает, с кем именно я уходила с того обеда, если нас с Андре кто-то видел. Или – эта мысль вдруг обожгла меня – ему об этом сказал сам Андре. Откуда мне знать, кого еще Трену допрашивал в связи с исчезновением Сережи.

Я глубоко вдохнула и внимательно посмотрела на тощего француза. Комиссар ведет себя так, словно не знает, из-за чего произошла драка между моим бывшим парнем и Андре Робеном. Но ведь он должен бы это знать! Кого первого допрашивают, когда в руки полиции попадает подобная видеозапись? Потерпевший исчез, остается только месье Робен. «Здравствуйте, месье Робен. Зачем вы ударили в челюсть русского по имени Сережа ранним утром такого-то числа? Ах, из-за мадемуазель Даша? Вашей любовницы? Спасибо».

С другой стороны, как сказал мне сам Трену, он устал заниматься пропавшими туристами. Что он может знать? Сколько времени он потратил на дело, в котором даже не фигурирует тело убитого? Пьяная драка без видимого повода. Даже моя мама не знала, во что я ввязалась и с кем именно я имею дело.

– Не сразу. Я зашла в туалет, чтобы посмотреть, как сильно он мне врезал.

– У вас остался синяк?

– Нет, – покачала головой я, и тут же заметила сомнение в глазах полицейского. – Не синяк, скорее, ссадина. Он разбил мне скулу.

– Можно, я взгляну на ваше лицо поближе? – попросил комиссар Трену. Его голос прозвучал неожиданно жестко. Он мне не верит, еще бы. Ему, наверное, страшно хочется, чтобы я рассказала ему, куда делся Сережа после этой драки. Он наверняка вдоволь наслушался маминой истории про исчезнувший труп, и теперь буквально не знает, что со всем этим делать. Все, что ему нужно – сбросить ненужный груз со своих плеч. Но он добросовестный, этот Трену, и допрашивает меня как положено. Главный вопрос – считает ли он, что Сережа мертв? Моя задача – убедить его в том, что это не так. Даже если я сама теперь считаю иначе.

Сережа может быть мертв. Я впервые по-настоящему приняла это как возможность, как реальность, как кошмар наяву. Я говорила себе – но ведь он точно так же может быть и жив. Мы ничего не знаем.

– Конечно, – кивнула я, поворачиваясь к свету.

Комиссар долго недовольно кряхтел над моей ссадиной. Отек уже давно спал, но след остался – не замажешь и не сотрешь. Да, Сережа меня ударил. Эта капля правды отравляет воду, и я спаиваю комиссару всю ложь до дна.