— Слышишь, — воскликнул отец, тут же повеселев. — Все улаживается само собой. Только без сантиментов. На твоем месте я сейчас же, без промедления предпринял бы кое-какие шаги. — Он встал, бросив салфетку на стол. — Извините, мне необходимо в Леопольдштадт.

На следующий день Эрмина писала какое-то длинное письмо. И пошла кутерьма, перешептывания… Усердно подслушивая у дверей, я улавливала отдельные слова: «венгерская родня», «готовы помочь», «императрица», «большой талант». Что бы это все значило? Я ничего не понимала. Родственников в Венгрии у нас, вообще-то, не было. Да и талантов у меня никаких, если верить папа́. Но это еще не все: в дом поступали депеши, прибыл какой-то белобрысый профессор, он написал с меня портрет, который тотчас был куда-то отослан, — я так ни разу его и не видела. Явилась домашняя портниха и сшила мне платье из светло-голубого тонкого репса. К нему была куплена серая муфта из мягкого кротового меха. Да, письмо это стало загадкой номер пять.

И вот однажды в пасмурный зимний день за мной приехали. В блестящем темно-красном новехоньком экипаже, запряженном парой белых лошадок. Вид у них был сытый и довольный, в гривы вплетены красные ленты, красные попоны покрывали их спины, на морозе от них шел пар.

На кучере был серый полушубок из каракуля, с широким и длинным — по локоть — воротником. Эрмина поехала со мной, это я точно помню.

Закутавшись в мягкие дорожные пледы, мы отправились на юг, в заснеженный Хинтербрюль, и оказались вскоре в красивом, хорошо натопленном доме, где отобедали. А я должна была еще и спеть, сыграть на фортепьяно и продекламировать стихотворение. Меня очень хвалили.

Я сидела за фортепьяно, когда ко мне подошел молодой человек — я едва поверила своим глазам — и мило похвалил мой голос. Юноша был на несколько лет старше, чем я, и, казалось, совсем не замечал, что я уродина. Он был невысок, но широкоплеч, с темными, по-военному коротко стриженными волосами и удивительными глазами, синими, как васильки, в обрамлении черных ресниц. Таких красивых глаз я еще никогда не видала, и меня просто покорил его открытый приветливый взгляд.

— Вы позволите, милостивая фройляйн? — он подал мне руку и отвел на мое место. Потом принес кусок торта, белого с марципановой глазурью. Поверх глазури красовалась большая засахаренная вишня с фисташкой внутри. Ничего вкуснее я в жизни своей не ела, смаковала каждый кусочек.

А потом случилось еще кое-что.

Все это время два элегантных пожилых господина играли в соседней комнате в шахматы. Я видела их из-за фортепьяно через отворенную дверь, а они видели меня. Позже, когда мы стояли в парке под заснеженными деревьями и уже прощались, тот, который был старше, неожиданно подошел к нам. Он был седой, как лунь, с густой шевелюрой и невероятно живыми черными глазами. Как я потом узнала, ему было далеко за восемьдесят, но держался он прямо, с офицерской выправкой. Тотчас к нему поспешил слуга и набросил на плечи длинную, до самой земли, меховую накидку.

— Спасибо, Йошка, — произнес он низким голосом, который мне понравился. Потом долго с улыбкой смотрел на меня. — И как живется маленькой мадемуазель на белом свете? — спросил он по-французски.

— Хорошо, сударь, спасибо, — я сделала глубокий книксен.

— Очень рад. Мадемуазель чудесно пела и играла на фортепьяно. К тому же, она принесла мне удачу. Я выиграл все партии. — Он полез в карман и положил мне в ладошку что-то холодное. — Это вам. Ваша доля в моем выигрыше.

Это был золотой! Драгоценный подарок.

— За нее не придется краснеть, — сказал он Эрмине, которая, очень взволнованная, стояла рядом. — У нее есть характер и есть талант, настоящий маленький чертенок. Я с удовольствием увижусь с ней вновь. Позаботьтесь об этом.

Он стоял на снегу и махал рукой. Мы тоже махали ему в ответ из нашего экипажа, пока он не исчез из виду.

Всю обратную дорогу в Вену Эрмина крепко прижимала меня к себе. Она осталась очень довольна мною, это видно было по ее глазам. Но кто был этот господин? Лишь после того как я в пятый раз задала ей этот вопрос, она ответствовала:

— Граф Шандор. Он обязательно что-нибудь сделает для тебя.

— А кто такой граф Шандор? Откуда вы его знаете? И почему он станет для меня что-то делать? Когда мы снова его увидим?

Но она лишь смеялась в ответ. Да, граф Шандор. Он был загадкой номер шесть.

В самом деле, две недели спустя специальный курьер доставил нам запечатанный конверт из канцелярии венского Хофбурга. В нем было приглашение в Иозефштадт на приемные экзамены в знаменитый кайзеровский пансион для девушек, который готовил учительниц для всей монархии. На шапке письма стоял габсбургский герб. Ведь пансион учрежден кайзером, а почетный патронаж осуществляла эрцгерцогиня. Экзамен должен был длиться неделю. Важнейшие предметы — немецкий и музыка.

— Почему музыка? — поинтересовалась я.

Эрмина просветила меня:

— У учительницы в Австро-Венгрии совершенно особая роль, — начала она, — она является музой нации, достойной хранительницей культурного наследия. Помимо уроков у нее много других обязанностей… — И Эрмина пустилась в детальные объяснения.

Я узнала, что учительница не только руководит школьным хором, но и сама поет, играет, сочиняет и разучивает театральные пьесы. Она аккомпанирует на репетициях мужского хорового общества и выступает с ним в концертах. Преподает фортепьяно, пение и скрипку. Играет в церкви на органе: на венчании, крестинах, воскресных мессах. Она вездесуща, и ей все по плечу. К тому же, она должна быть очень-очень музыкальной. Только художественная натура может воспитывать детей, это же известно!

— А почему немецкий?

Но я и сама знала ответ. Государство, в котором говорят на венгерском, чешском, сербском, итальянском, словенском, хорватском, румынском, украинском, русском, албанском, на идише и польском, нуждается в немецком для взаимопонимания. Иначе куда бы мы пришли!

— Превосходный немецкий, устный и письменный, — добавила Эрмина, — по возможности, без акцента. Вот чему следует учить детей, иначе кайзер не сможет дальше править и настанет Вавилонское столпотворение. И вот что еще, душа моя. Для всех, кто не умеет читать и писать, учительница составляет письма. Она же сочиняет торжественные речи, свадебные напутствия, некрологи и поздравления, стихи ко дню рождения и деловые письма — каллиграфическим почерком, не забывая о нажиме, и без единой ошибки! Теперь понимаешь, почему учительница не может выйти замуж! На мужа и детей у нее просто не остается времени.

Это было убедительно, хотя меня и не касалось.

Муж и дети? Терпение, только терпение. Сперва экзамен, а там посмотрим… С наилучшими намерениями и трепещущим сердцем мы с Эрминой отправились в Вену.

Три дня экзаменовали только по музыке. И — о чудо! — я оказалась лучшей!

У меня высокое серебристое сопрано, я легко запоминаю любую мелодию и с малых лет умею подпевать в любой песне вторым и третьим голосом. Целых одиннадцать лет я училась игре на фортепьяно у Эрмины, а она великолепная пианистка.