class="p1">Кристина еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркало и, кивнув своему отражению, вышла в раскрытую матерью дверь.

Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:20

Боги, зачем? Зачем вы создали эти скучные вечера? И за что вы привели на них меня? О делах ни слова — приличия. «Отдыхаем». А если я отдыхаю за работой?! Работая, я отдыхаю! И кайфую! Люблю я свою работу! И больше, чем вас всех, вместе взятых!..

Мысли Питера прервал смех Дженни.

И еще эта… самопровозглашенная шотландская королева, Мария Стюарт местного разлива. Красное платье, красные туфли, красная помада… Может, она коммунистка? Вот если б она пила еще и красное вино — это было бы стильно — надо ей подсказать. Но нет, леди хлещет шотландский вискарь. И почти не пьянеет — в этом надо отдать ей должное. Но умело притворяется. Наговорит все, что думает, а потом: упс, была пьяна, я — не я, и фраза не моя…

Зачем она тебе? Тебе же даже спать с ней не особо хочется…

Ну не она, так другая, такая же. У этой хоть собачки нет и брата/отца/племянника-оболтуса, которого надо учить/лечить/содержать. Да и своя она здесь…

Мысли Питера прервал сопляк, опекавший вчера Кристину. Он бросился к двери, куда вошли две дамы. К Питеру приблизился Солсберри, с восторгом смотрящий вслед пацану.

— Эх, молодость! Когда-то и я так бегал.

— Это кто?

— Ты что же, Питер, не узнал его? Это Луи, внук мой, сын моей Мэгги. Вот, хочу с Кристиной, дочкой покойного Хьюберта, его свести: ей восемнадцать, ему девятнадцать — идеально!

Но Питер уже не слушал. Вернее, не слышал. Он смотрел туда, где Луи что-то говорил стройной девушке в зеленом платье с бриллиантовой диадемой в высокой прическе. Девушка мягко улыбалась. Боги, если бы не улыбка, он бы не сразу узнал ее.

Кристина. Как же ей идут… деньги. И это зеленое платье. Опять зеленое…

Только тогда оно было другого оттенка. Легкое, и рукава такие, как крылышки, или как там их женщины называют… Он заметил ее, когда она, держа босоножки в одной руке, балансируя, пыталась перейти речку, прыгая с камня на камень. Она была похожа на бабочку. Такая нежная, хрупкая. Он любовался ею, стоя в тени деревьев у оконечности леса, выходящего к пруду, когда она резко взмахнула руками, вскрикнула и полетела в воду. Он почему-то сразу понял, что «бабочка» не умеет плавать, и бросился к ней.

Босоножки она тогда потеряла, «крылышки» некрасиво опали, облепив ее мокрые плечи, но она была жива, и это было главное. Потом они сидели на берегу, и он согревал ее, растирая ей руки. Позже прибежала прислуга с пледами, и он настоял, чтобы ей тоже дали бренди. Он тогда задержался на два дня — придумал причину, — чтобы иметь возможность незаметно узнавать о ее состоянии. Потому что не мог. Не мог забыть то ощущение рук, тела, души… Боги! Да ощущение всего себя, когда она была в его руках!..

Педофил! Девочке четырнадцать! Совсем сдурел!

И он запретил себе думать о ней. Открыл дополнительный офис в Америке, и дела там пошли отлично. Тогда он сделал его головным и поселился за океаном — у него появилась уважительная причина не посещать все эти мероприятия — он мужчина, и он занят делом — в двадцать первом веке это понимали даже аристократы. Раз в год он появлялся в Британии, убеждался в том, что «все в силе», и улетал в Америку «подальше от греха» — от болезни под названием Кристина Линли.

Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:27

Кристина утвердительно кивнула Луи, поинтересовавшемуся, желает ли она сока. Она была рада, что он отошел — это давало ей время спокойно оглядеться и найти Питера.

Она увидела его, и улыбка сошла с ее лица: он разговаривал с женщиной в красном.

ЕЕ. Она привез ЕЕ — ДЖЕССИ.

КРАСИВУЮ.

ВЗРОСЛУЮ.

ВЫСОКУЮ.

С РОСКОШНОЙ ФИГУРОЙ.

С БОЛЬШИМИ СИСЬКАМИ!

СВОБОДНУЮ!

БОГАТУЮ!

МАТЬ ЕЕ, ДЖЕССИ МОНТГОМЕРИ!!!

И сейчас она светила этими своими… достоинствами, и вся комната смотрела на это декольте, потому что это было красиво! У Джесси была офигительно красивая грудь, и она это знала. Как и все присутствующие здесь мужчины и женщины. Даже слепые. Даже неживые, изображенные на картинах и в мраморе.

А она, Кристина, просто идиотка. Как она могла подумать, что он, имея в руках такую жар-птицу, посмотрит на воробушка, пусть даже и в одолженных бриллиантах?

Но плакать нельзя. Вот он — главный недостаток макияжа: потечет тушь, и дорожки будут видны на фоне пудры. Надо взять себя в руки и улыбаться. Через полчаса все сядут ужинать, и она, сославшись на головную боль, сможет сбежать в свою комнату. С ними за столом она не высидит.

Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:34

Луи наливал сок, когда к нему подошла красивая женщина лет сорока.

— Сынок, что ты делаешь?

— Наливаю Кристине сок. Тебе налить?

— Вот ты вроде не дурачок, но иногда…

Мэгги пожала плечами. Луи застыл.

— Что опять не так?

— Скажи мне, ты девственник? Или за девушками никогда не ухаживал?

— Мам, ты чего?

— Ты вчера целое представление устроил…

— За что вы с дедом меня потом чуть не убили.

— А теперь хвалим!

Луи непонимающе смотрел на мать.

— Ты заявил о своих намерениях, и она все правильно поняла. Посмотри, как сегодня вырядилась. Для тебя ведь! Так и ты не будь ослом! Какой сок?! Шампанского ей неси! А потом пригласи ее… пройтись… по дому. В укромное место ее утащи, поцелуй и так далее… Что? Что ты так на меня смотришь?

Луи удивленно рассмеялся:

— Я в шоке. Ты уверена в том, что говоришь? Я только за — сама понимаешь.

— Вот и сделай теперь так, чтобы и она была «за». За мУжем. То есть за тобой. И желательно поскорее.

Луи кивнул, отставил стакан с соком в сторону и потянулся за бокалами с шампанским.

— Мам, но ты помнишь…

— «Бентли» и двушка в Сити — обещаю.

Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 20:01

Ровно в 20:00 дворецкий пригласил всех в обеденную залу. Что-то слева цепануло взгляд Питера: повернув голову, он увидел, что Кристина что-то объясняет матери и старику Солсберри. Тот, в свою очередь, успокаивает Алану и о чем-то говорит стоящему тут же внуку, мальчишка кивает, и они с Кристиной