Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лиро элоне куара, – сказал я (путь в небеса, жизнь), прислушиваясь к своим ощущениям. Ощущения были приятные, но обычные, – по-моему, просто «чай» сказывался. И я продолжил: – Лиро элоне сам-сара (путь в небеса, вселенная) – лира элоне эмбара (путь в небеса, могущество) – лиро алироменара (путь в потустороннее)!
Первые несколько секунд ничего не происходило, потом свет стал меркнуть. Он угасал постепенно, но быстро, как бывает в кинотеатрах. Запахло болотом. Я попытался выскочить из кресла, но не выскочил, непреодолимая сила вжала меня обратно. Мне показалось, что кресло проваливается вниз, под землю; заслоняя все, вокруг закружились крупные белые хлопья; на меня дохнуло холодом. Я изо всех сил вцепился в подлокотники и зажмурился…
Падение кончилось так же внезапно, как и началось. Я сглотнул, избавляясь от комка в горле, и осторожно открыл глаза.
Черное озеро, тускло отливающее металлом. Черная трава. Скрученные деревья, лишенные листьев. Я сидел в своем вращающемся кресле посреди этого нелепого пейзажа и пытался прийти в себя. Южная Африка? Мезозой? Другое измерение? Мое внимание привлек бородатый толстяк, стоявший шагах в пяти от меня и с любопытством меня рассматривающий. Больше вокруг никого не было. Я попытался заговорить с ним на известных мне языках. Потом – на малоизвестных. Потом я напрягся и вспомнил кое-какие слова из вовсе неизвестных…
Толстяк, одетый в стильную кожаную жилетку, кожаные штаны и высокие кожаные же сапоги, вышедшие из моды лет двести назад, благожелательно меня слушал. На жирном плече у него синела татуировка – пацифик, только вместо палочек почему-то были рисовальные кисти.
Я иссяк.
Толстяк почесал потное волосатое брюхо, торчащее из-под жилетки, улыбнулся и без всякого акцента добродушно сказал:
– Рад приветствовать на Небе!
– При… Где приветствовать? А… ну, в смысле… логично, конечно, да… Блин! На седьмом небе, что ли?!
– Увы, – толстяк засмеялся, – у нас только одно Небо, и оно, к сожалению, отнюдь не седьмое… Давай-ка я сотворю тебе бутылочку пива, дружище, поможет прийти в себя.
Был, как обычно, прекрасный летний вечер. Народу собралось изрядно, но мое место за столиком в самом уютном углу занять никто не осмелился. Я с благодарностью помахал рукой Красноносому Джему, монументально развалившемуся за стойкой, и полюбовался свирепой гримасой, которой он одарил меня в ответ и которая заменяла трактирщику приветливую улыбку.
Полгода назад, когда я впервые оказался в этих краях, Джем отнесся ко мне, мягко говоря, настороженно. Этот талантливейший из богов чревоугодия прославился своим скверным характером, подчас толкавшим его на самые дикие выходки. Поваром он был непревзойденным, за что ему многое прощалось, тем не менее из своих без малого трехсот лет жизни восемьдесят он провел в Черных Ямах. Такой долгий срок объяснялся еще и тем, что на Небеса из Черных Ям демоны возвращали трактирщика крайне неохотно. Оно понятно: демоны тоже не дураки вкусно покушать. Говорили даже, что они предлагали Красноносому остаться насовсем и сулили какие-то немыслимые блага, но тот отказался наотрез. Демоны слишком раздражали Джема. Они, конечно, всех раздражали, никаких нервов не напасешься…
Поначалу мне казалось, что угрюмый трактирщик почему-то особо невзлюбил именно меня. Посещая его заведение, я всякий раз опасался получить от хозяина нож между лопаток или порцию яда в супе. Я пытался объясниться с Джемом, но он мрачно отмалчивался, а я упрямо продолжал харчеваться именно у него. Со временем Джем завел странную привычку – при моем появлении он раздвигал стаканы и выкладывал на стойку свою знаменитую дубинку. Остальные завсегдатаи отметили этот признак как зловещий и доброжелательно посоветовали мне, пока есть время, приглядеть на кладбище местечко по вкусу.
Однажды трактирщик сам позвал меня в заднюю комнату, выставил бочонок рома и, вертя в руках устрашающего вида молоток, поделился мыслью, что харчевен на небе развелось гораздо больше необходимого. Ром был скверным. Пересотворив его, я клятвенно пообещал своей забегаловки не открывать. Красноносый перестал видеть во мне конкурента, а когда я предложил снабжать заведение Джема выпивкой моего изготовления, настороженность его сразу сменилась радушием. Оказалось, что он неплохо разбирается в живописи урбанистов-природников позапрошлого столетия, собирает их, и даже сам пытается в свободное время писать. Расчувствовавшись, он показал мне несколько собственноручно намалеванных акварелек и портрет лошади. Я дорисовал несчастному животному уши и недостающую ногу, чем окончательно расположил к себе эстетствующего громилу.
Мы подружились. В заведении Джема появился столик, на который мало кто решался посягать, опасаясь навлечь гнев хозяина. То был мой столик!
Много шума наделала история с Верховным, который, сдуру, уселся за него, а когда Красноносый отказался его обслуживать, учинил непристойный скандал, пообещав окончательно сгноить Джема в Черных Ямах. С тех пор ни Верховный, ни многочисленная свита его подхалимов и прихлебателей сюда не заглядывали. Понятно, что после этого у обычных богов трактир Джема стал пользоваться еще большей популярностью.
Избежать репрессий со стороны разгневанного начальства непокорному трактирщику удалось благодаря моему художественному таланту. Всю ночь после прискорбного инцидента я проработал над верноподданническим эпическим полотном под названием «Верховный, гордо и в одиночестве побеждающий Рогатого Брея с Ногами». Во всю стену. Ворвавшийся на следующее утро в трактир с целью арестовать проштрафившегося Джема бог порядка Россум остолбенело постоял перед нетленным произведением искусства, развернулся и удалился для получения дальнейших инструкций. С тех пор его здесь тоже не видели.
– Эй, есть кто живой?! – крикнул я в сторону стойки. – Три минуты жду! Дадут мне сегодня поужинать в этом заведении или прикажете поискать другое?
За стойкой нарисовался Красноносый, взмахнул рукой, и передо мной по волшебству возникли дымящаяся тарелка с фаршированными носами ушура в собственном соку и запотевшая кружка пива. Отхлебнув, я напрягся и попытался изобразить на физиономии восторг.
Стала понятна причина задержки – трактирщик снова решил посоревноваться со мной… ибо это пиво делал не я. Это было вообще не пиво. Это была какая-то выдохшаяся кислятина, ничего общего с моим любимым напитком не имеющая. Подобное мне некогда доводилось пить в портовых притонах Амахка… и я, выходит, зря надеялся, что тогдашние мучения мои навсегда остались в прошлом. Все спиртное для винного погреба Красноносого давно творится только мной, однако Джем уверен, что справляется ничуть не хуже. Я – последняя жертва, соглашающаяся пробовать напитки его изготовления, остальные боги более щепетильны. По понятным причинам: мне, в отличие от них, нетрудно превратить его гадость во что-то куда более пристойное.
А вот носы удались выше всяких похвал! Сочные, острые и вместе с тем нежные, они буквально таяли во рту, оставляя восхитительное послевкусие. Отодвинув кружку в сторону, я с энтузиазмом навис над тарелкой, стараясь не очень чавкать, но тут ко мне подсел бог плодородия Гарик с кувшином вина и двумя бокалами. Наполнив бокалы, Гарик застенчиво посмотрел на меня. Палочки пришлось отложить. Мы чокнулись.