Опасен, очень опасен, неужели Гаррисон стал настолько небрежен, что позволил подобному краснокожему обретаться в центре штаба? Похоже, этот обладающий королевскими манерами дикарь своими могучими руками без труда согнет лук, вытесанный из шестилетнего дуба. От вида Лолла-Воссики Рвача затошнило. Но этот краснокожий, как две капли воды походивший на Лолла-Воссики, был его полной противоположностью. При виде его Рвачу мигом расхотелось блевать, наоборот, он взбесился — своей гордостью и достоинством дикарь мог состязаться с белым человеком. Куда там, белый человек по сравнению с ним ничтожество. Именно так краснокожий и выглядел — будто, по его мнению, он намного выше каких-то там бледнолицых.

Рвач вдруг понял, что так и не потянул за ручку двери. Застыв на месте, он таращился на краснокожего. Давно ли он так стоит? Нельзя показывать людям, что один вид этого дикаря смутил его. Рвач дернул дверь на себя и шагнул за порог.

Но заводить разговор о краснокожем он не стал — зачем? Ничего хорошего не выйдет, если Гаррисон узнает, что какой-то гордец шони испугал и разозлил Рвача. Губернатор Билл восседал за большим старым столом, как Господь на своем троне, и Рвач осознал, что порядок вещей в крепости несколько поменялся. Не то чтобы форт разросся — во много раз возросло тщеславие Билла Гаррисона. Так что если Рвач хочет извлечь из местной торговли хоть какую-нибудь прибыль, он должен опустить губернатора Билла на ступеньку-другую, чтобы общаться с ним на равных, а не как торговец с губернатором.

— Видел твои пушки, — начал Рвач, даже не позаботившись поздороваться. — На кого артиллерию готовишь? На французов из Детройта, на испанцев из Флориды или на краснокожих?

— Какая разница, кто покупает скальпы? Снимают-то их краснокожие, — ответствовал Гаррисон. — Присаживайся, Рвач, расслабься. При закрытых дверях церемоний можно не разводить.

О да, губернатор Билл обожал играть в игры, настоящий политик. Заставь человека почувствовать, что делаешь ему огромное одолжение, позволяя сидеть в своем присутствии, а прежде чем обчистить его карманы, издевайся над ним, чтобы он не ощутил себя настоящим подонком. «Что ж, — подумал Рвач, — у меня тоже имеются кое-какие игрушки. Посмотрим, кто кого».

Рвач сел и закинул ноги прямо на стол губернатора Билла. Достав из кармана плитку табаку, он целиком сунул ее за щеку. Билл аж поморщился. Верный знак, что новая жена успела отучить его от некоторых чисто мужских привычек.

— Хочешь кусочек? — предложил Рвач.

Прошла добрая минута, прежде чем Гаррисон показал, что в принципе не отказался бы.

— Не, я бросил жевать табак, — грубо ответил он.

Ага, значит, Гаррисон еще скучает по привычкам мелкого лавочника. Хорошая новость для Рвача. У него появился рычаг, которым можно поубавить спеси губернатору.

— Слышал, ты приобрел новую подстилку из Манхэттена? — как ни в чем не бывало поинтересовался Рвач.

Сработало. Лицо Гаррисона залилось яркой краской.

— Я женился на леди из Нью-Амстердама, — процедил он. Тихо и холодно.

Но Рвача его реакция ни капельки не взволновала — ее-то он и добивался.

— Жена! — изумился Рвач. — Диво дивное! Прошу прощения, губернатор, но это вовсе не то, что я слышал. Ты просто обязан простить меня, я руководствовался тем, что говорят… что слухи говорят.

— Слухи? — переспросил Гаррисон.

— Да нет, не волнуйся ты. Ты ж знаешь солдатские байки. Увы, мне не стоило их слушать. Ты столько лет свято хранил память о первой жене, и будь я тебе настоящим другом, то сразу понял бы, что женщина, которую ты возьмешь себе в дом, будет настоящей леди, настоящей верной женой.

— Я хочу знать, — почти по слогам вымолвил Гаррисон, — кто посмел утверждать противоположное?

— Брось ты, Билл, ну почесали языки солдаты, да и ладно. Я не хочу, чтобы кто-то влетел в неприятности из-за того, что не умеет держать рот на замке. Побойся Бога, Билл, прибыла целая баржа спиртного! Ты ж не станешь винить солдат в том, что они говорят, когда на уме у них одно виски. Не будешь, так что держи кусок табака и запомни, твои парни без ума от тебя.

Гаррисон отломил от протянутой табачной плитки добрый ломоть и запихал его за щеку.

— Ничего, Рвач, за них-то я не волнуюсь…

Но Рвач знал, что на самом деле волнуется и даже очень. Гаррисон так разозлился, что сплюнуть нормально не смог, промахнувшись мимо плевательницы. Плевательница, как подметил Рвач, сверкала первозданной чистотой. Неужели здесь никто, кроме Рвача, и табак не жует?

— А ты остепенился, — ухмыльнулся Рвач. — Не хватает кружевных занавесок для полного счастья.

— Они у меня дома висят, — ответил Гаррисон.

— И на полочках расставлены маленькие фарфоровые вазочки?

— Рвач, у тебя ум как у змеи и рот как у свиньи.

— Поэтому-то, Билл, ты меня и любишь. Потому что у тебя свинячий умишко и змеиное жало в пасти.

— Вот именно. И постарайся этого не забывать, — сказал Гаррисон. — Задержи у себя в головенке, потому что я могу укусить, больно укусить, и в жале у меня содержится яд. Вспомни об этом, когда попытаешься надуть меня еще раз.

— Надуть?! — вскричал Рвач. — Да что ты такое несешь, Билл Гаррисон?! Как смеешь обвинять меня в подобном?!

— Я обвиняю тебя в том, что ты специально подстроил, чтобы целых четыре весенних месяца к нам сюда не поставляли спиртное. Мне пришлось повесить трех краснокожих, которые посмели забраться в военный склад. Мои солдаты начали разбегаться!

— Я? Я подстроил? Я спешил сюда, делал все, что мог, чтобы доставить груз как можно быстрее!

Гаррисон продолжал улыбаться.

Рвач сохранял на роже выражение оскорбленной невинности — оно ему удавалось лучше всего, но отчасти его действительно незаслуженно обидели. Если б у какого другого торговца виски имелось хоть полголовы на плечах, он бы нашел способ спуститься вниз по реке, и Рвач ничего бы ему не сделал. Разве Рвач виноват? Так получилось, что он оказался самым хитрющим, самым зловредным, низким пронырой в деле, которое никогда не терпело чистюль да и мозгов особых не требовало.

Гаррисон сдался первым. Показная обида Рвача продержалась дольше, чем его улыбка, — хотя Рвач с самого начала не сомневался в исходе этой дуэли.

— Вот что, Рвач, — наконец вымолвил Гаррисон.

— Может, тебе лучше звать меня мистером Улиссом Палмером, — предложил Рвач. — Только друзья зовут меня Рвач.

Но Гаррисон не взял приманку. Он не пустился в уверения о вечной и неослабевающей дружбе.

— Вот что, мистер Палмер, — сказал Гаррисон, — ты знаешь и я знаю, что к дружбе это не имеет ни малейшего отношения. Ты хочешь разбогатеть, я хочу стать губернатором целого штата. Мне, чтобы занять эту должность, нужно твое виски, а тебе, чтобы разбогатеть, понадобится моя протекция. Но на этот раз ты зашел слишком далеко. Можешь брать монополию в свои руки, мне все равно, но если не будешь поставлять мне виски в срок, я воспользуюсь услугами другого торговца.