Все снова заржали. В нашем классе все тупые башмаки без шнурков.

– Не обращай внимания, – прошептала я Леве, – мы олигофрены, ты тут по ошибке.

– Я заметил, – пробурчал Левка и уткнулся взглядом в крышку стола.

– Эй, Тундра! – крикнул ему в спину Тимка. – У нас в классе традиционная ориентация, имей в виду.

– Певченко! Перестань сейчас же паясничать! – крикнула классная и стукнула ладонью по столу.

– А что я? – заныл Тимка. – Это он про тундру рассказывает.

Лева больше не стал слушать. Медленно поднялся, дернул с крючка под столом рюкзак и пошел из класса.

– Ты куда, э-э… – классная всполошилась и поглядела в журнал, вспоминая Левкину фамилию, – Капитонов!

– Свежим воздухом подышать. Он тут у вас больно спертый.

Толкнул дверь плечом и вышел.

– Подумаешь, гордец, – сказал кто-то, – обиделся он…

– А ты, Тимофей, думать должен, – попеняла классная Певченко. – В первый же день глупые шуточки отпускаешь.

Как будто в первый день нельзя глупые шутки, а в другие – пожалуйста. Обидно мне стало за Леву. С хорошим настроем шел в наш класс, и вот… Обломилось.

Я тоже достала рюкзак и направилась к двери.

– А ты куда, Покровская? – удивленно вопросила Лариса. – Что с вами сегодня?

– Я согласна с новеньким. Дышится тут тяжело, понимаете, да?

– С Тундрой спелась! – выкрикнул Тимка и коротко свистнул в два пальца. Это он меня освистал. Перед выходом я поглядела на Захара. Он смотрел в стол. Зараза, хоть бы взглянул на меня!

Я не стала догонять новенького. Еще подумает – влюбилась. Поплелась домой по его следам. Все равно больше никаких уроков нет. Высокая фигура Левы точкой виднелась в конце улицы, шагал в сапогах-скороходах. Сбегал от нас, приветливых и радушных.

Мама была дома. У родителей сельскохозяйственная страда. Каждый год первого сентября берут день отгула, чтобы выкопать картошку. И мне сразу сказала: идти копать. Даже не спросила, почему я так рано вернулась из школы.

– Отец уже на поле.

– Опять эта каторга! Надоело!

– Не ворчи, Виолетта.

– Не ворчи, не ворчи… Как я это ненавижу! Каждое первое сентября у тебя, мама, песня про картошку. Когда-нибудь она кончится?

– Деньги на автобус на трюмо, – сказала мама вместо ответа, – давай, ешь и догоняй. Может, застанешь меня на остановке.

Картошку, как и все овощи-фрукты, продавали в магазинах – покупай, сколько хочешь. Нет, матери зачем-то надо выращивать ее самой! На поле, за городом. Другие овощи она тоже сама выращивала, на даче. Это мамин персональный «бзик», с которым смирился отец. И мне тоже надо перенимать дурацкую привычку овощевода, понимаете, да? И тоже смиряться. А я не хочу! Не хочу – и все!!! Мне не нужна вообще эта картошка, и я уже три года подряд пыталась бастовать. Не тут-то было! Картошка – важное семейное событие, и не пойти ее ковырять – значило оставить семью без второго хлеба. А как же! Картошка, выращенная тобой, вкуснее, сочнее, в ней витаминов в сотни, нет, в тысячу раз больше, чем в магазинной – по компетентному мнению мамы и папы. Вот такая стариковская фигня.

И сейчас бунтовать было бесполезно, скандала я не хотела. Так что перекусила и пошла вслед за мамой на автобус.

Автобусы у нас полный отстой. Больше всего маршруток: «Газелей», «Соболей». Сядешь в такую железную «животинку» и ждешь, пока она заполнится пассажирами. Тупизм просто. Водители у нас очень жадные. Как будто лишние пятнадцать рублей сделают их богаче. А может, и делают, не зря же они так подолгу стоят на каждой остановке, наверное, есть в этом смысл. Пассажиры сидят как безропотные бараны. Привыкли. Однажды я спросила одного молодого водителя, долго нам еще ждать, скоро он отправится? Он ответил: через минуту. Но прошло пять, а мотор не завелся. Я встала и сказала ему об этом. Не очень вежливо, видно, сказала – ненавижу, когда обещаний не выполняют. А он как заорет:

– Торопишься, так на такси езди!

Лицо у него было такое… совершенно не запоминающееся. Глаза, нос, рот – вот и все, что можно сказать про такое лицо. И еще то, что оно было страшно злое. Я разозлилась и вышла. Больно надо время терять, сидеть тут с безмолвным народом. Да и гордость надо иметь вообще-то. Вредоносный шофер это увидел и сразу тронулся. Мне назло! Просто свинья. Я ухмыльнулась и пообещала себе, что вообще не буду в маршрутки садиться, только в автобусы, там не ждут, а сразу едут. Наверное, потому что они не частные, а государственные. А еще лучше вообще ходить пешком, а если ездить, то на своем собственном «Кадиллаке».

Но на картофельное поле пешком не пойдешь. Все-таки четыре остановки.

Остановка рядом с нашим домом. Растрескавшийся асфальт, из трещин лезет трава. В переполненной урне пустые пивные банки, бутылки и обертки от мороженого. Два парня ждут автобус. Один из нашего дома, но я не знала, как его зовут, он из другого подъезда.

– Привет! – поздоровался парень, кинув бычок мимо урны.

– Привет!

– Ну как – много двоек нахватала?

– Каких двоек? – я даже не поняла сразу. Сегодня же первый учебный день. Какие двойки? И вообще, что я, первоклассница, об оценках у меня спрашивать.

– Каких-каких… в дневнике.

– В каком дневнике?

Парень растерялся.

– Ты что, в школу уже не ходишь?

– Да лет пять уже не хожу!

А что, он не может о другом с девушкой поговорить? Только о двойках?

– Ничего себе. А выглядишь моложе. Как же время бежит… блин…

Он не «блин» сказал, а словечко покруче.

Подкатил автобус. «Пазик», не маршрутка, которые водят хамы и хапуги. Народу в нем немного, не час пик. Я села и уставилась в окно. Проезжали по частному сектору, в котором башнями возвышались многоэтажки. Наш дом – одна из таких. Их тут все больше и больше. Город давит на одноэтажные деревянные теремки, на огороды и маленькие сады. Частные домики такие живые, душевные по сравнению с каменными громадами. Окна в них смотрятся, как грустные, с морщинками, глаза. И всегда у домиков клумбы с цветами… Да, милые теремочки… некоторые прячутся за рядом берез, около одного дуб стоял богатырем и охранником… А вот двухэтажный кирпичный дворец. Особняк со стенами-«фонариками», красная черепичная крыша, стеклопакеты, кирпичный забор за миллион долларов…

Я согласилась родителям помогать, но вытребовала себе самостоятельность. Работала одна. Врубала лопату под картофельный куст, хватала его за загривок и поднимала вместе с кучей земли, в которой прятались розовые, как поросята, клубни. Собирала в ведро, а как оно набиралось с верхом, ссыпала в мешок. Папа с мамой работали в паре. Обычно было так: папа копал, а мы с мамой собирали. Но сейчас нет. Я сама, если уж нельзя слинять.