Далее Ломоносов пишет: «От рассудительного употребления и разбору сих трех родов речений рождаются три штиля: высокий, посредственной и низкой. Первой составляется из речений славено-российских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразумительных и не весьма обветшалых. Сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются. Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церковных.

Средний штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великой осторожностью, чтоб слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова; однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость. И словом, в сем штиле должно наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение славенское положено будет подле российского простонародного. Сим штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия. Однако может и первого рода штиль иметь в них место, где потребно изобразить геройство и высокие мысли, в нежностях должно от того удаляться. Стихотворные дружеские письма, сатиры, еклоги и елегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных.

Низкий штиль принимает речения третьего рода, то есть которых нет в славенском диалекте, смешивая со средними, а от славенских общенеупотребительных вовсе удаляться, по пристойности материй, каковы суть комедии, увеселительные эпиграммы, песни; в прозе дружеские письма, описания обыкновенных дел. Простонародные низкие слова могут иметь в них место по рассмотрению».

Таким образом Ломоносов в числе прочего выделил живой разговорный язык «дружеские письма, описания обыкновенных дел» и подчеркнул, что этому языку противопоказана нарочитая возвышенность и стремление «говорить красиво», употребляя устаревшие церковнославянские слова. (Два века спустя Михаил Булгаков добьется яркого комического эффекта, когда в своей пьесе «Иван Васильевич» заставит режиссера Якина объясняться с Иваном Грозным на языке, который режиссер полагает церковнославянским. Помните: «Паки, паки, иже херувимы… Ваше величество, смилуйтесь!»… На что Иван Грозный отвечает: «Покайся, любострастный прыщ, преклони скверну твою главу и припади к честным стопам соблазненной боярыни!» Вполне возможно, что эта сцена показалась бы смешной еще во времена Ломоносова.)

* * *

Разумеется, один человек, даже такой талантливый, упорный и целеустремленный, как Ломоносов, не может разом изменить язык. Но русский язык продолжал развиваться сам собой, медленно приближаясь к той норме, которую многие лингвисты, филологи и литературоведы называют «языком Пушкина».

Посмотрите на приведенный ниже отрывок из памфлета старшего современника Пушкина Ивана Андреевича Крылова. Он кажется архаичным, не правда ли?

И верно: этот памфлет под названием «Почта духов» написан Крыловым еще в 1789–1790 годах (автору было двадцать с небольшим лет). Если язык Крылова все же не показался вам достаточно старомодным, то оцените отрывок из написанного в те же 1789–1790 годы «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева:

Крылову было суждено прожить долгую жизнь — 76 лет, он видел, как Пушкин, трех царей — Павла, Александра и Николая, но еще успел застать и Екатерину и на семь лет пережить Пушкина. Одна из первых его басен нам хорошо известна. Это «Ворона и лисица», написанная в 1807 году. Помните, как она заканчивается?

И вот как Крылов писал в 1833 году:

За сорок лет русский язык значительно приблизился к тому, что мы называем «современной литературной нормой», и, кажется, здесь действительно не обошлось без Пушкина.

* * *

Но и Пушкин стал Пушкиным не вдруг, не в тот момент, когда произнес свои первые слова и даже не тогда, когда написал первое стихотворение.

8 января 1815 года при переходе с младшего трехлетнего курса лицея на старший он читает на публичном экзамене «Воспоминания в Царском Селе», которые очень понравились Державину. И не мудрено. Это настоящая ода, написанная «высоким штилем», «как их писали в мощны годы, как было встарь заведено…»

Но в то же время письма Пушкина написаны «средним» и «низким стилем», и этот стиль приближается к нашей разговорной речи. Вот что, к примеру, пишет юный Пушкин в 1816 году, на последнем курсе лицея, Павлу Андреевичу Вяземскому: