Осенью 1428 г., когда под стенами Орлеана началась решающая битва за Францию, очень многие французы испытывали чувства, которые позже выразила Жанна, отвечая во время суда на провокационный вопрос о том, ненавидит ли бог англичан: «Я ничего не знаю о любви или ненависти бога к англичанам, как и о том, что он сделает с их душами. Но я твердо знаю, что они будут изгнаны из Франции, кроме тех, кто здесь погибнет» (Т, I, 169). {13}

«Дева сия сложением изящна; держится она по-мужски, говорит немного, в речах выказывает необыкновенную рассудительность; у нее приятный женский голос. Ест она мало, пьет еще меньше. Ей нравятся боевые кони и красивое оружие. Она любит общество благородных воинов и ненавидит многолюдные сборища. Обильно проливает слезы, [хотя] лицо у нее обычно веселое. С неслыханной легкостью выносит она и тяготы ратного труда, и бремя лат, так что может по шесть дней и ночей подряд оставаться в полном вооружении» (Q, V, 120).

Это — единственный дошедший до нас «словесный портрет» Жанны д'Арк. Такой изобразил ее Персеваль де Буленвилье, камергер и советник Карла VII, в письме миланскому герцогу Филиппе Мария Висконти. Письмо это датировано 21 июня 1429 г. Это был момент полного торжества французов. Они только что, третьего дня, сокрушительным разгромом основных английских сил в сражении при Пате завершили кампанию в долине Луары, которая началась немногим более месяца тому назад с решающей победы под стенами Орлеана. Теперь предстояло развить военный успех и закрепить его важнейшим государственным актом: коронацией дофина. Армия готовилась к походу на Реймс, в кафедральном соборе которого издавна короновались французские короли.

Повсеместно молва приписывала ошеломляющие победы французов Жанне-Деве, и европейские дворы, заинтригованные уже первыми известиями о переломе в ходе военных действий, жаждали узнать как можно больше об этом необыкновенном создании, в котором одни видели божью посланницу, а другие — служанку дьявола. И Персеваль де Буленвилье спешит удовлетворить любопытство союзника своего государя, послав в Милан обстоятельную{14} эпистолу, целиком посвященную Деве. Обращенное к Висконти, это послание было рассчитано па широкое распространение и общественный резонанс. И действительно, из того, что его латинский текст был обнаружен в одном бенедектинском аббатстве в Австрии, а перевод на немецкий язык — в архиве Кенигсберга (Q, V, 114), видно, как далеко оно разошлось. Послание Буленвилье было связано с топ пропагандистской кампанией, которую осуществило летом 1429 г. французское правительство с целью воздействовать на общественное мнение за пределами Франции и убедить его в божественном характере миссии Девы. Известно, что почти одновременно с Буленвилье другой близкий советник Карла, знаменитый поэт и гуманист Ален Шартье, направил кому-то из европейских государей письмо аналогичного содержания.

Письмо Буленвилье представляет интерес с нескольких точек зрения. Мы не знаем ни одного достоверного изображения Жанны, хотя существование ее прижизненных портретов зафиксировано источниками. Одну такую картину видела сама Жанна: в полном вооружении, преклонив колено, она протягивает письмо Карлу VII (Т, I, 98). В 1429 г., когда она была главной европейской сенсацией, ее изображение демонстрировалось за границей: в баварском городе Регенсбурге была выставлена картина, показывающая, «как Дева воюет во Франции» (Q, V, 270). Но судьба этих и подобных изображений неизвестна, а многочисленные попытки идентификации различных портретов применительно к Жанне д'Арк оказывались безуспешными.

Тем большую ценность имеет описание, сделанное Буленвилье, так как оно дает какое-то представление о внешнем облике героини. Его дополняют свидетельства других современников: Жанна была высокой черноволосой девушкой, у нее, по словам герцога Алансонского, были красивая грудь и ласковый голос (О, I, 388). Все эти подробности были важны для современников, потому что Жанну обычно видели либо в мужском костюме, либо в доспехах, а ее противники распространяли слухи, что Дева — вообще не женщина, но некое странное существо, выдающее себя за женщину. Отсюда, кстати, и непонятная поначалу фраза Буленвилье: «… у нее приятный женский голос». Точно и просто сказал о ней ее оруженосец {15} Жан д'Олон: «.. юная девушка, красивая и хорошо сложенная» (В, I, 486).

Буленвилье изобразил Жанну выразительно и достоверно. Все, что сказано в его письме о ее поведении и привычках, может быть подтверждено другими свидетельствами — вплоть до такого штриха, как склонность к обильным слезам, о чем упоминали на процессе реабилитации герцог Алансонский, проведший с Жанной почти всю кампанию 1429 г., и ее духовник, монах-августинец Жан Паскерель (D, I, 387, 391). Здесь, впрочем, следует иметь в виду, что в средние века слез не стыдились и не скрывали их. «Дар слез» считался добродетелью, плакали часто и бурно — и не только женщины.

Жанна поражала современников своей выносливостью. Ее паж Луи де Кут вспоминал спустя много лет, что она проделала свой первый поход, не снимая лат, к которым у нее не было никакой привычки, и даже провела в них ночь (D, I, 363). Ее товарищи по оружию, любившие выпить и поесть, отмечали крайнюю воздержанность Девы в еде. А о том, что лошади и впрямь были ее слабостью, мы узнаем из ее собственных показаний на руанском процессе. Категорически отвергая обвинения в роскоши, она с наивной гордостью признавалась, что король купил ей пять боевых коней и «более семи» обозных лошадей. «Спрошенная, каких богатств, кроме лошадей, требовала она от своего короля, отвечала, что не просила у него ничего, кроме хорошего оружия, добрых коней и жалования для своих людей» (Т, I, 105).

Портрет Жанны, вышедший из-под пера Персеваля де Буленвилье, верен оригиналу не только в деталях. Он удался в целом. Буленвилье сумел увидеть и запечатлеть то удивительное сочетание женственности и мужества, изящества и силы, которое составляло своеобразие личности Жанны и придавало всему ее облику неповторимое обаяние.

Если мы, однако, всмотримся в этот портрет более пристально, то обнаружим, что в нем акцентированы те черты, которые противоречили традиционному средневековому представлению о женщине — «сосуде греха и соблазна», существо низшего порядка, слабом и суетном. Сам Буленвилье эту точку зрения полностью разделяет. Он изображает Жанну так, словно говорит читателю: да, Дева — женщина, но женщина особенная, не знающая {16} обычных женских пороков и слабостей. Она «держится по-мужски», т. е. не болтлива, рассудительна, не прихотлива, избегает суетных развлечений, предпочитая им боевых копей и красивое оружие. Это — своеобразная апология Жанны с традиционных «антифеминистских» позиций.

Однако в это же самое время во Франции начинает мало-помалу утверждаться иной взгляд на женщину, связанный со становлением элементов нового гуманистического мировоззрения. Французская литература первой половины XV в. становится ареной многочисленных поединков между «хулителями» и «защитниками» женщин. Особенно энергично защищала женские достоинства и добродетели знаменитая Кристина Пизанская — первая французская поэтесса, сделавшая профессиональный литературный труд источником независимого существования. Она посвятила подвигу Жанны д'Арк восторженную патриотическую поэму, о чем более подробно будет сказано ниже. Здесь же нужно лишь отметить, что в этом сочинении, датированном 31 июля 1429 г., т. е. написанном почти одновременно с эпистолой Персеваля де Буленвилье, Жанна изображена с совершенно иной авторской позиции. Если Буленвилье как бы извиняет Деве ее женскую природу, то Кристина Пизанская, напротив, славит женщину в Жанне. Она гордится тем, что именно женщине обязана Франция своим спасением. Больше того, женщина сделала то, что не смог сделать мужчина: «О, честь какова для женского пола, что бог возлюбил его так, что, когда весь сей великий народ был жалким, как пес, а все королевство являло собою пустыню, он женщину выбрал, чтоб вновь возродить сей народ и вернуть ему силу» (Q, V, 13).