На этом можно было бы закончить историю имени Жанны д'Арк, если бы не одно обстоятельство, которое сравнительно недавно вновь привлекло внимание исследователей к этой проблеме. Дело в том, что сама Жанна по время суда произнесла фамилию своего отца только однажды, на первом допросе, когда устанавливалась личность подсудимой. В официальном латинском протоколе руанского процесса эта фамилия записана в форме d`Arc (или Darc, так как в самой рукописи апострофа, разумеется, не было, и он появляется лишь в печатных изданиях). Однако сам официальный протокол был составлен лишь через несколько лет после казни Жанны (31 мая 1431 г.), не ранее 1435 г. (Т, I, XIX), на основе так называемой «французской минуты», т. е. первоначальной «черновой» записи на французском языке. А в этом первоначальном тексте стоит не Darc, а Тагс (Т, I, 40). Правда, данная часть «французской минуты» дошла до ннас не в оригинале, а в копии конца XV — начала XVI в. (Орлеанская рукопись). Но если эта копия верна оригиналу, то секретари трибунала, которые воли протокол допроса, но услышали в этой фамилии предлога dе и восприняли ее как целостную фонетическую конструкцию, не связанную ни с каким «Арком». Или же так прочел {30} эту фамилию копиист, у которого опять-таки не возникло при этом никаких смысловых ассоциаций.

Исходя, видимо, именно из этих наблюдений, а также из того, что в других источниках фамилия Жанны начинается с «д», Поль Донкер, издавший в 1952–1961 гг. ««французскую минуту» и ряд других документов суда над Жанной и процесса реабилитация, снова вернулся к форме «Дари». Последователен у него, однако, но нашлось, и в новейших, самых авторитетных изданиях материалов обоих процессов Жанны, осуществленных под эгидой Общества истории Франции, ее фамилия пишется через апостроф; ей придана тем самым каноническая форма. Издатель материалов процесса обвинения Пьер Тиссе привел очень веские доводы в пользу формы д'Арк, показав, исходя из данных топонимики, ее наиболее вероятное происхождение от названия населенного пункта (Т, II, 39–40).

«Наше имя — это мы сами» — такой эпиграф предпослал О. Балле де Виривиль своей первой статье об орфографии фамилии Жанны. И эта звонкая, но в сущности бессодержательная фраза приобретает применительно к Жанне д'Арк глубокий смысл. Действительно, прослеживая историю имени героини, выясняя, как на протяжении пяти с половиной столетий одно ее прозвание сменялось другим, рассматривая, казалось бы, второстепенный вопрос об апострофе, мы исследуем не что иное, как самый процесс восприятия личности Жанны в разные исторические периоды. «Дева», «Орлеанская дева», «дворянка» д'Арк, «простолюдинка» Дарк — за каждым из этих прозваний стоит определенная эпоха, имевшая свою концепцию «феномена Жанны» и свой образ «спасительницы Франции». Вместе с тем нам становятся ясны и некоторые существенные стороны генезиса современных, т. е. наших собственных, представлений об одной из самых ярких фигур мировой истории. Мы воочию убеждаемся, сколь многочисленны и разнообразны те позднейшие наслоения, которые искажают эту фигуру и мешают увидеть ее во всем своеобразии реального исторического бытия. Но в то же время мы обнаруживаем, что сами эти наслоения — предметы самостоятельного научного изучения, призванного раскрыть любопытное культурно-историческое явление: эволюцию образа Жанны д'Арк. {31}

Почти всю свою короткую жизнь — семнадцать лет из девятнадцати — Жанна прожила в Домреми. Она ушла оттуда, имея не только твердое намерение «спасти королевство Французское» (Q,1,290), но и четкий план действий, которому неукоснительно следовала. Весь «подготовительный этап» ее подвига приходится на Домреми, и естественно, что в обстоятельствах жизни Жанны в родной деревне биографы ищут ответ на один из главных вопросов ее истории — вопрос о том, как возник у юной крестьянки этот поистине фантастический замысел: объявить себя божьей посланницей, отправиться «во Францию», снять осаду с Орлеана, короновать дофина и, наконец, изгнать англичан из Франции. Откуда столь грандиозные планы? Откуда уверенность, что именно она призвана свершить все это?

Вот уже пять с половиной столетий идут споры об этом, но и сегодня нельзя сказать, что здесь все ясно и что многовековой «загадки Жанны д'Арк» больше не существует. И дело не в том, что за замыслом Жанны скрывается некая тайна, а прежде всего в том, что наука еще недостаточно глубоко проникла в психологию людей того времени, хотя последние десятилетия ознаменовались резко возросшим интересом к внутреннему миру средневекового человека (6, 5—10). Для нас, в частности, остается во многом неясным действие специфического для средневекового сознания «механизма связи» между «стимулом» (в случае Жанны д'Арк — бедственным положением Франции) и «реакцией» (в данном случае — намерением «спасти королевство Французское»).

Впрочем, современникам Жанны все представлялось более или менее ясным. В глазах своих сторонников Дева была орудием божественного провидения, а ее появление рассматривали как чудо. В глазах противников «некая{32} женщина по имени Жанна, обычно называемая Девой», была служанкой дьявола, а все ее успехи объяснялись происками сатаны. Согласуясь между собой в том, что Жанна является существом сверхъестественным, обе концепции апеллировали к «темным годам» ее жизни в Домреми.

«Названная Жанна, — говорилось в первом варианте обвинительного заключения по ее «делу» (март 1431 г.), — не будучи в юные годы воспитана и наставлена в главных основах веры, научилась у неких старух ведовству, гаданию и прочим магическим искусствам» (Т, I, 196). Далее утверждалось, что Жанна ходила по ночам к «дереву фей», совершала там магические обряды, общалась со злыми духами, выполняла их приказы и т. д.

Совершенно иначе была изображена жизнь Жанны в Домреми в сочинении, которое может быть названо ее первой биографией. Речь идет об уже известном читателю письме Персиваль де Вуленвилье миланскому герцогу. В основе этого послания, содержащего жизнеописание Девы с момента рождения и вплоть до битвы при Пате, лежала концепция чуда. Буленвилье так и определял свою задачу: «рассказать о великих чудесах, происшедших совсем недавно с королем Франции и его королевством».

Буленвилье исходит из того, что слава Жанны уже перешагнула через французские рубежи. «Я полагаю, государь, — обращается он к миланскому герцогу, — что ваших ушей уже коснулся слух о некоей Деве, которая, как благочестиво считают многие, была послана нам богом. А посему, прежде чем изложить вам в немногих словах ее жизнь, деяния, положение и нрав, расскажу о ее происхождении.

Она родилась в небольшой деревне Домреми, что в бальяже [2] Бассиньи, в пределах и на границе Французского королевства, на берегу Мааса, по соседству с Лотарингией. Ее родители слывут людьми простыми и честными» (Q, V, 115).

Заметим, что Вуленвилье с необычайной для того времени точностью указал месторасположение родной деревни Жанны. Он, по-видимому, наводил специальные{33} справки в королевской канцелярии, и ему удалось избежать ошибки многих современников Жанны, считавших, что Дева вышла «из пределов Лотарингии». Точные координаты «чуда появления» Девы должны были, по всей вероятности, служить в глазах читателя добавочной порукой достоверности рассказа. А чудеса начались буквально с момента рождения Девы.