И посреди поляны кто-то стоял, белый и светящийся, точно призрак.

Но это был не призрак.

Это была собака.

Белая борзая с медным пятнышком на лбу.

У Жанны перехватило дыхание.

Она шагнула на поляну.

Она прошептала:

– Гвенфорт?

Собака подошла ближе.

– Святая Гвенфорт?

Собака села перед ней. Жанна провела рукой по ее белоснежной шерсти.

Она не помнила белую борзую, которую убили ее родители. Но слышала множество рассказов о ней. Они всей семьей часто приходили сюда, чтобы вознести благодарность святой борзой за то, что та спасла Жанне жизнь.

Могла это быть Гвенфорт?

Большие темные глаза собаки внимательно смотрели на Жанну, словно в ожидании ее решения.

И тут вдали послышался хруст веток и голоса. Жанна вгляделась во тьму.

Люди.

С факелами.

И с топорами.

Топочущие по лесу, точно наступающее войско.

Первым Жанна увидела худого мужчину с длинными грязными желтыми волосами и острой желтой бородкой, лицо у него было как мордочка хорька. За ним топал еще один, пониже и лысый. Остальных было не видно из-за деревьев.

Первый выбрался на поляну.

– Ладно, вы, трусливые белошвейки! Зажигайте немедля…

Он замер. Он заметил Жанну и Гвенфорт, присевших друг напротив друга на самой середине поляны.

Остальные осторожно выглянули из-за зарослей. Это были рыцари. Теперь Жанна их ясно различала. На перевязях висели мечи в ножнах. Куртки были из кожи. Но все это истрепалось и покрылось пылью. К тому же они пришли пешком. Быть может, они где-то оставили своих лошадей? Жанна, по крайней мере, на это надеялась. Потому что рыцарь без лошади – жалкое зрелище. А рыцарь, который жалок, – опасный рыцарь.

Тот второй, лысый, продирался сквозь заросли куманики.

– Сир Фабиан, вы хотите…

– Заткнись! Эти твои свинячьи глазки тебе на что?

Лысый оставил куманику в покое.

– Башмаки Иисуса… – выругался он.

Высокий рыцарь воскликнул:

– Э, да тут собака!

– Я думал, собака вроде как померла, – сказал лысый рыцарь.

– Да, именно так мне и сказали, – ответил сир Фабиан.

– Тогда что она здесь делает, и притом живая?

Худая рука сира Фабиана потянулась к рукоятке меча.

– Не знаю, – сказал Фабиан, – но мы можем сделать ее мертвой.

Он шагнул к Жанне и вытащил меч из кожаных ножен. Длинное лезвие вырезало в воздухе полукруг.

– Добрая собачка, – сказал он, – добрая крестьянка.

Это было сказано одним и тем же тоном.

Он сделал еще шаг.

– Стой, собачка… Стой, крестьянка…

Еще шаг.

Беги, подумала Жанна. Но ее ноги словно вросли в землю.

Рыцарь сделал еще шаг.

Жанна не могла пошевелиться.

Он сделал еще один шаг, последний.

Он поднял меч.

– БЫСТРЕЙ! – воскликнула Жанна.

Собака бросилась бежать.

Не знаю, видели вы когда-либо бегущую борзую. Если да, то сами знаете, это почти мистическое зрелище. Они так быстры, так совершенно сложены и так безупречны в движении. В этом мире не так уж много совершенства, но это само совершенство.

Ее ноги сложились, распрямились, опять сложились, и она вмиг пересекла небольшую зеленую поляну. Потом она исчезла в лесу.

Какой-то миг Жанна завороженно глядела ей вослед.

Потом она ринулась в противоположном направлении.

– И за кем нам гнаться? – спросил лысый рыцарь.

– Ради Господней любви, за обеими! – прокричал Фабиан. – Вперед!

И все рыцари ринулись за борзой.

– Эй, кто-нибудь, бегом за девчонкой! – заревел Фабиан.

И вот рыцари, с факелами над головами и обнаженными мечами, ринулись в лес за Жанной и ее собакой, Гвенфорт.

Вскоре Жанна уже кралась, пригнувшись, подлеском на краю подворья за домом. Куры разрывали землю в поисках червей и насекомых, квохча и перекликаясь друг с дружкой, словно важные толстенькие монашки.

Гвенфорт ткнулась носом Жанне в шею. Они отыскали друг друга в лесу, и Гвенфорт охотно пошла бок о бок с Жанной домой в деревню. Словно она знала Жанну всю жизнь. Словно здесь был ее дом.

Жанна могла лишь гадать, почему это так.

Теперь они притаились в зарослях на краю двора.

Жанна сдержала улыбку. Что скажут ее родители?

Старый кочет Марка уже прокричал пятую стражу, и деревня начала просыпаться. В домах раскрывались двери. Соседи выбирались на солнечный свет, расправляя свои грубые домотканые рубахи, потягиваясь, почесывая масленые головы.

Жанна услышала, как открылась дверь ее родной хижины. Она обняла Гвенфорт и прошептала ей на ухо:

– Ложись и не двигайся.

Борзая улеглась в кустарнике.

Жанна выбралась из зарослей во двор как раз в тот миг, когда из-за угла дома туда вышел ее отец, зевая и потирая лицо, волосатый живот выпирал из-под рубахи. Он увидел дочь, воскликнул:

– Жанна! – и раскрыл объятия.

Она подбежала к нему, и его тепло и кисловатый запах дыхания окружили ее со всех сторон. Он похлопал ее по спине.

– Замерзла? – спросил он. – Хелена снова этой ночью спала с нами.

– Она всегда спит с тобой, – ответила Жанна, отстранившись и глядя снизу вверх на его небритый подбородок.

Он усмехнулся:

– Это потому, что я ей нравлюсь больше, чем вы.

Хеленой звали их корову.

Тут из-за угла послышался голос матери:

– Ну что? Нашел?

– О! – воскликнул отец. – Моя мотыга! Сегодня мне работать на господском поле. Не могу найти мотыгу.

Жанна не слишком удивилась, отец никогда ничего не мог найти. Семья владела десятью вещами – два горшка, три миски, мотыга, корова, несколько кур, – и отец постоянно терял пять из них.

Тут из-за угла появилась мать. Жанна украдкой оглянулась на борзую. Собака лежала, укрывшись в густой тени молодой весенней листвы. Зеленые глаза матери были прищурены, волосы растрепались. Она уперла руки в бока, и острые локти сердито торчали.

– Ну так что?

Жанна побежала к матери и обняла ее. Мать пахла иначе, чем отец. Нежнее. Не так резко. Она поцеловала Жанну в макушку.