Эдвард прекрасно понимал, что сам загнал себя в угол, из которого имелся только один, весьма болезненный выход. Кончится все это тем, что придется драться с Уиндроу и либо расквасить нос и наставить синяков под глазами ему, чтобы тот увез все это с собой в Лондон, либо получить все то же самое от него. Ну, или пострадают оба.

Как все это утомительно. Ничего, кроме показного блеска и кулаков. Вот что означает быть джентльменом для слишком многих претендующих на это звание. К сожалению, Морис был одним из таких.

— Принести извинения леди?

Уиндроу негромко, с неприкрытой угрозой засмеялся.

И тут леди решила вступить в стычку — не проронив ни слова.

Показалось, что она выросла на три дюйма. Внезапно она стала выглядеть величественно и надменно — и перевела взгляд на Уиндроу. Она неторопливо осмотрела его с ног до головы и нашла то, что увидела, заслуживающим полного презрения.

Это было мастерское представление — и очень впечатляющее.

Ее безмолвное высказывание произвело надлежащий эффект даже на Уиндроу, который все еще пытался ухмыляться. Возможно, его ухмылка была полна раскаяния?

— Выходит, я неверно вас оценил? — обратился он к ней. — Полагаю, потому что вы стояли тут одна, так небрежно опираясь на подоконник, одетая, словно райская птичка. И я не могу уговорить вас разделить со мной пирог и стакан эля? Или посидеть у меня на коленях? Какая жалость! И похоже, я не могу убедить этого хнычущего труса защитить вашу честь кулаками. Какой мне выпал печальный день, и это после того, как я проснулся утром, полный надежд. Видимо, мне больше ничего не остается, как только продолжить свое скучное путешествие в надежде на более радостное завтра.

Он оттолкнулся от стойки, поставил на нее опустевшую кружку и собрался выйти из гостиницы, не произнеся больше ни слова и даже не оглянувшись. Однако на пути его встретилось препятствие. Прежде чем он успел дойти до двери, Эдвард шагнул вперед и загородил ему путь.

— Вы кое-что забыли, — сказал он. — Вы обязаны принести леди извинения.

Брови Уиндроу взлетели вверх, в лице снова появилась веселость. Он повернулся в сторону леди и отвесил ей низкий насмешливый поклон.

— О прекраснейшая, — произнес он, — как я огорчен, что мог расстроить вас своим восхищением. Умоляю, примите мои смиренные извинения.

Она их не приняла, но и не отвергла, просто холодно уставилась на него все с тем же царственным видом. Уиндроу подмигнул ей.

— Жду не дождусь, когда смогу быть официально представленным вам, — сказал он. — Пламенно надеюсь, что это произойдет в ближайшем будущем. — Он повернулся к Эдварду, освободившему дорогу к выходу: — К вам это тоже относится, приятель. Это будет особое удовольствие.

Эдвард коротко кивнул. Уиндроу вышел из гостиницы, закрыв за собой дверь.

Эдвард и леди снова остались в пивной вдвоем. Но на этот раз она знала, что он тут, значит, нельзя не обращать внимания на их неприличное поведение или просто молча досадовать. Эдвард заново почувствовал раздражение и на нее, и на самого себя, невольно попавшего в такое недостойное положение.

Она продолжала смотреть на него, утратив свою царственную осанку и опять прижав руки к груди.

Эдвард коротко склонил голову в ее сторону и направился к выходу. Он почти ожидал, что Уиндроу ждет его в засаде во дворе, и даже испытал некоторое разочарование, не обнаружив его там.

Меньше чем через пять минут он уже ехал в своей карете в сторону Лондона. Десять минут спустя он разъехался с другой каретой, куда наряднее (разумеется, найти более потрепанную, чем его, было невозможно). Карета с безрассудной скоростью мчалась в противоположном направлении. Эдвард заметил герб на дверце: герцог Трешем. Он с облегчением выдохнул. Во всяком случае, в «Розе и короне» ему не пришлось вдобавок к Уиндроу столкнуться еще и с этим джентльменом. Это было бы последней каплей.

Трешем никоим образом не относился к его любимцам. А если быть честным, то и Эдвард не пользовался любовью Трешема. Герцог тоже был другом Мориса. Именно во время гонки на экипажах с герцогом Морис перевернулся и погиб, а Трешему хватило бесстыдства появиться на его похоронах. Эдвард тогда высказал ему свое мнение.

Он еще раз пожалел о том, что не может навсегда остаться в Уимсбери-Эбби. Долг призывал его в Лондон. Утешало только одно — Юнис тоже будет там. Она должна остановиться у своей тетки, леди Сэнфорд, и они скоро увидятся.

Внезапно ему пришло в голову, что Трешем-то ехал из Лондона. Может, он направляется в Актон-Парк и останется там на всю весну? Очень бы хотелось.

Но кто, черт побери, была та леди в гостинице? Кому-то необходимо приструнить ее и объяснить, что к чему.

И, черт побери, она действительно редкостная красавица.

Он нахмурился и заерзал на сиденье, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее.

Красота никак не оправдывает неприличного поведения. Собственно, красота требует большего, чем обычное благоразумие.

В любом случае он больше не чувствует за нее ответственности. В отличие от Уиндроу Эдварду вовсе не хотелось знакомиться с ней официально. Скорее, он надеялся, что больше никогда ее не увидит. И еще надеялся, что она едет не в Лондон, а из него.

Предпочтительнее всего куда-нибудь в шотландские горы.

Анджелина так и стояла в пивном зале, прижав руки к груди.

Она даже не знает, как его зовут! Он ушел прежде, чем она успела сказать хоть что-нибудь, и сам с ней не заговорил. Но разумеется, он безупречный джентльмен, это доказывают и его слова, и поступки. И ему не подобало говорить с ней, потому что их не представили друг другу официально, и они не имели права находиться в помещении наедине. Ей вообще не следовало тут находиться.

И теперь она не знает, кто он такой. Не знает даже, едет он в Лондон или из Лондона. Очень может быть, что она никогда его больше не увидит.

К тому времени как Анджелина заметила второго мужчину, подходившего к двери пивной, было слишком поздно убегать из комнаты. Поэтому она осталась стоять на месте в надежде, что ее не заметят. Да и с какой стати? В конце концов, ни один из пассажиров дилижанса не обратил на нее внимания, а она стояла себе спиной ко всем и занималась своими делами.

А когда он заговорил… о, как подскочило сердце в тревоге и негодовании! Она, конечно, сделала вид, что ничего не слышит, и понадеялась, что он просто уйдет, но потом вступил другой голос, и она сообразила, что в пивной не один мужчина и что тот, второй, должно быть, находится здесь давным-давно.

До чего унизительно! Однако его слова… «Сомневаюсь, что вам знакома эта леди. Следовательно, называть ее милашкой — неподобающая дерзость».

Вежливо произнесенные негромким голосом. Он ее защищает!

Анджелина сменила позу и спрятала лицо в ладонях в попытке скрыть его от обоих джентльменов — она искренне надеялась, что их всего лишь двое. И продолжала напряженно смотреть в окно, в первый раз за все это время от души желая, чтобы Трешем пока не приезжал. Он, скорее всего, прямо с порога вобьет обоим джентльменам зубы в глотку, что будет в одном случае чрезмерной реакцией, а во втором — ужасной несправедливостью. А затем он отхлещет ее. Не рукой, конечно, достаточно будет язвительных слов. А слова Трешема, когда он впадает в раж, становятся по-настоящему убийственными.