– Добрый день! – произнес Росси, щурясь от яркого света видеоаппаратуры. Его слова разнеслись по всем радио-, теле– и каналам спутниковой связи, которые жаждали заполучить аудиторию. Последние три дня весь мир только и говорил о нем.

– Большинство из вас уже знает меня, – проговорил он, обращаясь к репортерам. – Я доктор Феликс Росси, микробиолог и врач.

– Вы закончили Гарвард, верно, мистер Росси? – бесцеремонно оборвал его какой-то репортер.

Феликс покраснел. Ему явно было неприятно, что именно это прекрасное образование стало причиной того, что его имя теперь запятнано скандалом. Его голос упал едва ли не до шепота.

– Да, вы правы. Я окончил Гарвард. Какое-то время назад. Совсем недавно я принимал участие в третьем научном исследовании Туринской плащаницы.

– Громче, пожалуйста!

Браун услышал, что в библиотеку кто-то вошел, но оглядываться не стал, чтобы не отрывать глаз от телевизора.

– Наконец-то я нашел вас, сэр.

Дворецкий. Остановившись возле стола, он поставил на него поднос с графином и двумя стаканами.

– Только что прибыла Корал, сэр.

– Скажите ей, что я здесь, – ответил Браун.

Тем временем Росси на экране телевизора продолжал.

– Вы слышали сообщение о том, что я похитил несколько нитей Туринской плащаницы, – произнес он и замолчал.

Откуда-то слева от Брауна прозвучал решительный женский голос, как будто ответивший телевизору:

– Какое, однако, стыдливое высказывание! Мы тебя поняли.

Браун повернулся в сторону голоса. В дверях библиотеки стояла Корал: роскошные каштановые волосы каскадом спускались на плечи, достигая ложбинки между грудей, которым позавидовала бы античная Венера.

– Давай послушаем, – произнес Браун и указал ей на кресло.

Корал томно опустилась в кресло. Будь сейчас здесь кто-нибудь из представителей сильной половины человечества, он наверняка не сводил бы с нее глаз. Именно это умение завораживать мужчин и сделало Корал одним из самых ценных приобретений Брауна.

– Не верю, что Росси действовал один, – сказала она. – Разве способен на такое наш святой отшельник с нижнего этажа?

– Тсс, тихо! – шепотом произнес Браун.

Росси тем временем повернулся к объективам видеокамер.

– Сообщения верны.

– Вот это да! – изумленно пробормотала Корал.

– В январе прошлого года я похитил две пропитанные кровью нити, взятые из плащаницы. Прошу прощения у католической церкви за то, что использовал оказанное мне доверие, и готов принять любое осуждение с ее стороны, равно как и любое наказание, определенное соответствующим законом.

– Невероятно, – проговорил Теомунд Браун, решив про себя, что до наказаний дело не дойдет. В тюрьме от Росси не будет никакого толка.

Ученый немного помолчал, а затем заговорил снова:

– Из этих похищенных мною нитей я получил некое количество нейтрофилов, белых кровяных клеток, какие можно обнаружить в свежих ранах. Из этих нейтрофилов я извлек ДНК человека, точнее, мужчины.

Спокойствия участников пресс-конференции как не бывало. Фотографы бросились к подиуму. Видеокамера взяла крупным планом лицо ученого.

– Вы хотите сказать, что получили ДНК Иисуса Христа? – крикнул кто-то.

– Они сейчас сожрут его, Тео, – обеспокоенно произнесла Корал.

Между тем Росси продолжал свой доклад:

– Используя принцип ядерной пересадки, я заменил ДНК в донорской яйцеклетке на ДНК, взятую из крови, оставленной на плащанице, и способствовал делению и росту яйцеклетки…

– Но ведь это клонирование! – прервал его один из репортеров. – Доктор Росси, вы утверждаете, что сделали это?

– Э-э-э… да.

– Вы являетесь специалистом в данной области?

– Нет… но я несколько лет проводил опыты над различными млекопитающими и достиг пятидесятипроцентного успеха…

– Скажите, а разве для получения одного-единственного жизнеспособного эмбриона не приходится совершать сотни неудачных попыток?

– Да, когда-то было именно так. Я произвел некоторые инновации. Они задокументированы в моих личных дневниках, которые я намереваюсь опубликовать. Половина моих попыток привела к созданию жизнеспособных эмбрионов.

Репортеры склонились над блокнотами, лихорадочно делая записи.

– Я внедрил эмбрион, содержащий ДНК из крови, оставленной на плащанице, в матку женщине, ставшей донором яйцеклетки.

Те участники, что еще продолжали сидеть, тут же вскочили с мест. Росси опустил голову и что-то прошептал, как будто молясь, после чего снова посмотрел в объектив камеры – как будто прямо в глаза незримому Брауну.

– Приблизительно в полночь 6 сентября она произвела на свет ребенка.

– Боже всемогущий! – вырвалось у Корал.

– Где же мать и ребенок?

– В какое время точно произошли роды?

– Кто мать, мистер Росси?

Феликс поднял руки, призывая репортеров угомониться:

– Прошу вас успокоиться! Я не могу слушать вас всех одновременно. Ее зовут Мэгги Джонсон.

– Кто она?

– Она была девственницей? – с явной насмешкой прозвучал чей-то голос.

– Да, он… она была… Мэгги Джонсон – афроамериканка тридцати пяти лет. В течение пяти лет она работала моей домоправительницей. Да, когда я имплантировал клона, она была девственницей, как и в тот день, когда появилась на свет, но…

По толпе журналистов пробежал ропот. Росси сжал пальцы с таким видом, будто его охватила ярость.

– Но она умерла.

В конференц-зале воцарился такой невообразимый гам, что Росси могли слышать лишь несколько человек. Они тотчас зашикали на соседей, требуя, чтобы те замолчали. В конечном итоге желание узнать подробности возобладало над эмоциями.

– Роды оказались преждевременными.

– Вы хотите сказать, что у Христа оказались родовые травмы? – спросил тот же насмешливый голос. На шутника тут же злобно зашипели стоявшие рядом.

Росси недобрым взглядом посмотрел в видеокамеру.

– Я пытался спасти их, но роды произошли на два месяца раньше положенного срока. У новорожденного оказались плохие легкие. Кроме того, оборвалась плацента. Мы не успели довезти ее до больницы. Роженица скончалась от кровопотери во время родов.

– Интересно, а где же тела? – вслух удивилась Корал.

– У меня есть пресс-релиз, – как будто услышав ее вопрос, ответил с экрана Росси. – Там можно прочесть подробности, но я охотно предложу все свидетельства и отвечу на все ваши…

– Вы хотите сказать… что все это?.. – спросил какой-то журналист с ярко выраженным британским акцентом.