Троица появилась в распределителе одновременно с ними и, не скрывая ухмылок, наблюдала за ними и Марином.

— Я сказал кланяться, — повысил тот голос, — так-то лучше, — осклабился Марин, видя, как детский строй покорно согнул спины.

Глава 2

— Жрать.

Пронзив тесноту раздатчика, окрик Марина ещё бился эхом о стены, а Тим уже совершил ряд движений: прицепил карабин к тросу и приступил к спуску внутри тесной отвесной трубы. Двадцатиметровый тоннель элеватора плавно перешёл в горизонт, и Тим ногами вперёд вывалился в зал распределителя. Из соседних проёмов показались Довин с Кеем, и вместе с ними Тим поплёлся в соседствующее с арсенальным распределителем помещение. Когда-то здесь ждали команд ремонтные машины. Последний месяц в тесной железной каморке жили юные невольники.

Их домом стали десять квадратных метров, перегороженные рядом трёхъярусных приваренных к потолку и полу коек. Контейнер с водой в одном углу и точно такой же для естественных потребностей в другом оказались единственными предметами обихода. Ели на полу и руками. Это был очередной вывих Марина, которому нравилось, завалившись на койку, смотреть, как дети поглощают сваленные в бак отходы с пищеблока.

Глядя на зловонную жижу, никто не кривился, недели нагрузок и вечно злая физиономия Марина сделали своё дело. Не проходило и десяти минут, как бак с помоями из раза в раз был вылизан до блеска. Угрюмо посмотрев на сгорбленные спины, Тим тоже склонился над баком и зачерпнул пятернёй пропитанные чем-то липким остатки чужого ужина.

— Спать, — рыкнул Марин, стоило закончить с пищей.

Лязг засова, щелчок пакетника, и в кромешной тьме остался только скрип промятых коек.

До слуха Тима давно доносилось сопение, а он никак не мог отделаться от назойливых мыслей. Он сам не заметил, как опять стал сравнивать жизнь здесь и на болотах. К тому, что на крейсере не сахар, но всё же легче, чем там, пришел давно. Друзья по несчастью наверняка думали иначе, но здесь было сухо, не было разъедающих кожу испарений и насекомых, а за свои шестнадцать Тим крепко усвоил, что внешняя среда имеет значение.

Работа оказалась физически тяжёлой. Именно она впервые позволила Тиму убедиться в правдивости слов старика. Из строя вышла микроскопическая электронная деталь, а заменить её оказалось нечем. Об этом узнал из случайно подслушанного диалога Марина с кем-то из техников. От него же услышал презрительные слова относительно современных изделий, которые с недавних пор поставляются на флот.

— Я понимаю, — кривил губы техник, — налаживать производство необходимо, но делать такое дерьмо — это что-то. Два чипа за неделю сменили, нас сожгут в первой же сваре. По мне, пусть лучше они там сидят, — указал он на детей, — так надёжнее.

В результате выхода из строя микроскопической детали двадцатиметровый сегмент силовых элеваторов, ведущий от арсенала к автоматам заряжания пусковых установок, вышел из строя.

В тесные тоннели загнали низкорослых невольников. На стыках сегментов системы подачи боекомплекта имелись технические расширения. Только там получалось разминуться с подтянутым ручной лебёдкой зарядом.

Дальше, отстегнув трос, приходилось приподнять моргающий индикаторами готовности цилиндр, где силовое поле следующего сегмента уносило боевую десятикилограммовую часть к средствам доставки. Тиму, как самому рослому, достался наибольший по диаметру, но почти вертикальный тоннель, ведущий к пусковым установкам верхних палуб.

К концу каждого дня занятий руки и ноги тряслись от слабости, но на утро, напутствуя пинком и затрещиной, Марин вновь гнал их в тоннели. Изрыгая потоки ругани, он упрямо добивался отточенных движений и улучшения вчерашних результатов.

Впервые то, к чему готовились почти месяц, случилось два дня назад. Подробностей боя невольники не знали, но, судя по потребности палуб в смертоносной начинке для торпед, ракет и снарядов, бой был долгим, но вялотекущим. Просидев в тоннелях почти сутки, они подали к пусковым столам меньше десятой доли привычных объёмов.

Цепочку воспоминаний прервал щелчок засова. Что будет дальше, Тим знал. Это повторялось каждую ночь, и, как ни странно, эти минуты стали отдушиной, хоть как-то разнообразящей монотонность одинаковых дней. Шаги, удар ботинка в стойку кровати. Командами Марин уже не утруждался, Тим знал, что надо делать. Вскочив, выволок из узилища контейнер с нечистотами, водрузил на стоявшую тут же тележку и под присмотром Марина покатил её к ближайшему рабочему утилизатору.

Триста шагов туда, триста обратно. По полутёмным техническим переходам, обездвиженным уже лет двести дорожкам и широкому, ярко освещённому проходу одной из жилых палуб.

Даже в позднее по корабельным часам время на жилой палубе встречались люди. Они часто заговаривали с Марином. Тима не замечали, но это ни в коей мере не мешало смотреть по сторонам.

Первые впечатления от нахождения внутри колоссальной мощи механизма прошли практически сразу. Очень быстро в глаза бросилась повсеместная изношенность древнего корабля. О возрасте говорило почти всё. Разменявшие века потёртые переборки, бесконечные неисправности в системах освещения и даже кислый запах плохо вентилируемого пространства. Давно застывшие лифты и пронзившие палубы неисправные эскалаторы. Даже на коротком маршруте, по которому от ночи к ночи Тим вывозил отходы, часто встречались следы кустарного ремонта в виде гроздей проводов и датчиков или в нагромождении непонятных приборов, запитанных сквозь прорезанные в переборках отверстия.

В процессе извержения ругательств Марин часто употреблял фразы, что это корыто держится только за счёт сварки и безумного экипажа. Не согласиться с ним Тим не мог. Он помнил слова старика, что космическая отрасль содружества сгорела в горниле бомбардировок и давно выработала прежний потенциал. Старик оказался прав, и Тим имел возможность в этом убедиться.

* * *

Утром, щурясь и зевая, они как обычно выстроились в зале распределителя. Угрюмое лицо Марина сегодня кривилось пуще обычного. Раздав утренний набор пинков и затрещин, он велел ждать и вышел из распределителя. Спустя несколько минут в зал вошли четверо пехотинцев, узнаваемых по одинаковой форме. Молодые, крепкие, уверенные в себе. Они явно о чём-то спорили, но стоило детскому строю поклониться им в ноги, как зал распределителя огласил взрыв хохота.

— Марин, старый извращенец, — сквозь смех обронил кто-то из четвёрки, — повеселил. Где он? — повернулся пехотинец в их сторону.

Поняв, что Марин вряд ли ставит их в известность, пехотинец повернулся к остальным и включился в прерванный спор. Тим обратился в слух, но во фразах слышалось много непонятных слов, и толком он ничего не понял. Когда один из четвёрки, просеяв их строй взглядом, задержался на нём, Тим напрягся.

— Ты, — ткнул он в него пальцем, — сюда.

Покорно шагнул навстречу.

— Вот, — повернулся пехотинец к одному из своих, — мелкий, правда, но на вид крепкий. Если его сделаешь, будем говорить, а так, даже слышать твой бред не хочу.