— Идёт, — начинал заводиться коротко стриженный, рослый пехотинец, — только что ты мне эту грязь суёшь? — одарил он Тима тяжёлым взглядом, — давай я на тебе и продемонстрирую.

— Свалишь, — повторил тот, — будем говорить.

— Идёт. Харю подними, — жёсткие пальцы пребольно треснули снизу по подбородку, — стой так, — поднёс рослый, с кривым, переломанным носом пехотинец кулак к его лбу.

Поднёс, собрался, но во взгляде что-то изменилось. Опустив кулак, пехотинец усмехнулся.

— Никого не напоминает? — повернулся он к остальным, — Карин ведь вылитый.

— Похож, — схватив Тима за подбородок, второй спорщик, темноволосый, с короткой щетиной на впалых щеках и подбородке, заставил повернуть голову, — как братик младший, — удивился он, — ты кто?

Под пристальным взглядом чёрных, глубоко посаженных глаз волнение Тима заметно усилилось.

— Я Тим, — ответил он на вопрос.

— И?

— У меня только имя.

— Тебя животные что-ли родили? — осклабился он, — из какой дыры ты вообще вылез?

— Я родился на Вироне.

— Где?

— Слышал о такой планетке, — вмешался ещё один из компании, — колония на первом этапе заселения. Пару лет назад на них Карийцы наткнулись. Они за мясом туда шастают.

Слово «мясо» вызвало злость, но оскорбления Тим сносить научился. Оскорбления в адрес родителей тоже проглотил, но накрепко впечатал в память слова о Карийцах.

— Давай не тяни, — торопил черноглазый, которого остальные пехотинцы звали Скартом, — три сантиметра.

Поднеся кулак ко лбу Тима, рослый отвёл его на требуемое расстояние. На секунду застыл, а в следующий миг голова Тима словно взорвалась.

Когда всполохи в глазах погасли, он обнаружил, что лежит на полу, делая слабые попытки принять сидячее положение. В голове звенело, желудок заходился в спазмах, стремясь выдавить остатки вечерних помоев. В следующую секунду вцепившаяся в одетую на Тиме хламиду рука рывком поставила его на ноги.

— Он даже не отключился, — расслышал сквозь звон в ушах уже знакомый голос, — давай — ка ещё разок.

— Не надо, Скарт, бодаться, проиграл — плати, — сказал рослый, — бить больше не буду: сдохнет.

— Не жалко, грязи на рынках валом, лично оплачу.

— Нет, — заупрямился рослый, — ты отдай, что проиграл, а его рожу я Салиме покажу, она по Карину до сих пор вздыхает, пусть хоть на копию ублюдка посмотрит.

— Хал с тобой, — нехотя сдался черноглазый, — но только пусть смотрит вот так.

Схватив едва совладавшего с дурнотой Тима за затылок, Скарт подтянул его к себе и неожиданно плюнул в лицо.

Только и успел, что зажмурить глаза. Вместе с плевком прилетела жёсткая как камень ладонь. Звонкий удар в ухо опять помутил сознание. В глазах круги, оглушённый Тим плохо понимал, кто он и где находится. На корабле он или в лесах Вирона — сейчас стало несущественным. Сквозь пелену в глазах он видел, что впереди опасность.

Инстинкты охотника взяли верх. Собрав остатки сил, Тим только и смог, что махнуть рукой, но в этот взмах вложил все оставшиеся силы. Удар пришёлся в пах черноглазого пехотинца. Даже сквозь муть в голове Тим почувствовал, что сильно отбил руку.

Скарт вскрикнул и, сложившись пополам, рухнул на палубу. Зал распределителя наполнился насыщенным болью рыком.

Тим, сидя на палубе, всё это время приходил в себя. Голова немного прояснилась, он шевельнул рукой, но с бока что-то дёрнулось. Прилетевший в лицо ботинок окончательно вышиб сознание.

* * *

Первое, что увидел, стены их узилища и стоявших к нему спиной Марина и незнакомого совершенно лысого пожилого мужчину, одетого в белоснежную куртку и брюки.

— Гадёныш, — басил он, — мне что, забот больше нет, кроме как грязь лечить через семь палуб переться? Добил бы его, и дело с концом, — посмотрел он Марина, — не знаешь что ли, как делается?

Не дав Марину ответить, продолжил.

— Мало мне одного с шарами, как у Маалинского Тербоха, так нет — надо грязь идти лечить, которая яйца ему и прищемила. Очнулся, гадёныш?

Повернувшись и встретившись с Тимом взглядом, процедил он. Брови его хмурились, на лысине образовались складки.

— Что болит?

— Голова, — ответил Тим.

— Дальше что с ним будет? — обратился мужчина к Марину.

— Не забивайте голову, — уважительно, чего Тим из уст Марина ещё не слышал, ответил надзиратель.

— И не думал, просто интересно.

— Пока нужен — будет жить.

Подхватив за ручку белый контейнер, лекарь направился к выходу.

— Сотрясение и ушибы, — говорил он на ходу, — инъекция уже действует. Сегодня пусть отлежится, завтра твой.

Потоки брани, разбавленные фантазиями на тему способов умерщвления, долго гремели в узилище. Время шло к кормёжке, Тим слышал за порогом шаги и шёпот, но пока Марин срывал голос, никто из ребят так и не посмел войти в каморку.

— Пока, грязь, дыши спокойно, — шипел Марин, — по моей просьбе не трогать тебя приказал лейтенант Рьюд, но как только мы получим долбаный чип, я красиво тебя упакую и отправлю в качестве подарка сержанту Скарту.

Среди своих сегодня был героем. Тима обступили со всех сторон и, забыв о чане с помоями, полушёпотом, перебивая друг друга, воодушевлённо делились впечатлениями. Такого подъёма среди них ещё не было. Не веселился только Тим. Он хорошо слышал Марина и понимал, что рано или поздно чип действительно поменяют.

На следующий день, выбравшись из шахты элеватора, увидел того самого рослого пехотинца с кривым носом и молодую женщину. Одетая в форму, стройная, темноволосая, она, слегка склонив голову, слушала трёп сослуживца. Кланяясь им в ноги, надеялся, что здесь они не по его душу.

— Иди сюда, — разрушил надежды рослый, — смотри, — повернулся он к спутнице.

— И?

— Что и? Сходства не видишь?

— Это и есть сюрприз? — нахмурила она брови, — ты дебил?

Дёрнув плечами, девушка направилась прочь из зала, но на выходе обернулась и мельком посмотрела на Тима.

В тот же день Марин сообщил, что теперь, помимо вывоза отходов, в круг его обязанностей входит поход к раздатчику и доставка надзирателю контейнеров с пищей. Марин хотел наказать, но на деле внёс разнообразие в похожие дни. Маршрут к пищеблоку оказался длинным и позволил Тиму видеть много нового.

Дни сменяли друг друга. Недели шли с набившим оскомину однообразием. Монотонная жизнь корабля оживала лишь во время редких стычек. Тим мог только представлять, что происходит снаружи, но как внутри всё наполнялось напряжением и отлаженностью действий, он видел. Эти часы считались бездельем, поскольку работали много меньше, чем ежедневно требовал Марин.