«сеансы» обдолбанной (и всегда – обкуренной), совершенно игнорируя тот факт, что даже терапевты шестидесятых оставались трезвыми, принимая своих пациентов. Хотя, возможно, причина была в том, что ей самой требовалась помощь.

Эпизодическое общение с ней подталкивало к мысли, что было что-то очень мрачное в ее детстве, вряд ли физическое насилие – скорее, неприятие, недоверие, недостаток любви. Пытаясь справиться с последствиями этого в своей ранней молодости, не от большого ума она совершила ошибку, которую бесчисленное множество раз совершали до и после нее – вместо того, чтобы разобраться в своих комплексах, она воспитала в себе нарциссизм и решила, что таким образом избавилась от внутренних проблем. В итоге, избавилась она от них настолько основательно, что даже бросила в Москве своего единственного ребенка, рожденного в предыдущем браке – чтобы без лишних забот употреблять то в Праге, то в Гоа, не обременяя себя ненужной ответственностью. Ее пожилые родители, которым пришлось взять на себя воспитание внука, периодически грозились лишить ее родительских прав – но ей эти угрозы были, что с гуся вода: она просто закуривала очередной косяк и повторяла себе, что она – мини-бог в своей жизни, и живет только по своим правилам.

Вообще, все мы были в той или иной степени безответственны. Безответственны по отношению к своим родным, своей работе, своему здоровью. Но такого химически чистого, кристального инфантилизма мне, пожалуй, более не доводилось встречать.

В целом же, повторюсь, люди из тусовки показались мне довольно приятными, а время, проведенное в их компании, развлекало меня. Но только не тогда, когда я был трезв. Без МДМА мне не особенно хотелось видеть их, говорить с ними было скучно, и, в основном, не о чем – и тогда меня одолевала тоска.

Но было и одно исключение из этого правила – и вот о нем дальше и пойдет речь.

4

Как ни странно, я плохо помню то первое впечатление, которое произвела на меня Ада. Я был здорово размазан в тот вечер и временами совершенно выпадал из реальности и нашего разговора. Я, помнится, только подумал, что она была очень красива – особенно, для псай-транс тусовки, где девушки будто бы нарочно стараются выглядеть асексуальными и бесполыми; вероятно, я даже спросил себя тогда, не ошиблась ли она дверью.

Вообще, под экстази все люди кажутся более привлекательными, чем они есть на самом деле – но даже в состоянии тяжелой интоксикации я понимал, что это был не тот случай. В те редкие моменты, когда мне удавалось сфокусировать на ней взгляд, она буквально завораживала меня – но всякий раз мои веки сами собой опускались, и я снова проваливался в полузабытье.

После нашей первой встречи она на некоторое время исчезла из поля зрения. Я приходил на рейв, и общие знакомые говорили мне, что мы разминулись; заходил в гости к Саше, и он сообщал мне, что она только что ушла. Но зато нашу вторую встречу я помню прекрасно. Она действительно поразила меня.

Была субботняя вечеринка в «Кросс-клубе», и где-то в середине ночи я вышел на улицу за глотком свежего воздуха. У входа в заведение толпилась молодежь; среди этой пьяной и обдолбанной массы сразу привлекала внимание группа русских студентов, между которыми явно что-то назревало.

Картина выглядела несколько каррикатурно: один из группы – маленький, кучерявый, со злобным лицом, – агрессивно провоцировал паренька, который был на две головы выше него. Все поведение и внешний вид коротышки вызывали в памяти старую пословицу про клопа: помимо множества грязных оскорблений, он через слово подначивал оппонента начать драку – но, при этом, как это обычно и бывает, не предпринимая со своей стороны никаких попыток перевести конфликт в физическую плоскость.

Паренек же драться явно не хотел – и «клоп» успешно достигал своей цели, выставляя его трусом. Еще человек пять, – по всей видимости, не случайные зеваки, а их общие знакомые, – стояли вокруг и молча наблюдали.

А потом произошло то, что поразило меня до глубины души. Мимо меня проскользнула тень: темные кроссовки, темные джинсы, черная толстовка с надетым на голову капюшоном; Ада – а это была именно она – бесшумно приблизилась к студентам, достала из кармана струйный перцовый баллончик и, не произнося ни единого слова, залила коротышке лицо.

А потом – как будто этого было мало – она догнала его, закрывшего лицо руками и орущего благим матом, и одним резким движением сорвала с него штаны вместе с бельем до самых щиколоток, чтобы изумленная публика могла лицезреть короткие волосатые ноги и крошечный бледный член.

Пока свидетели переваривали увиденное, Ада поймала мой обалдевший взгляд и, схватив меня за руку, потащила за собой, бросив мне всего одно слово:

– Валим.

Я побежал следом за ней, вниз по Аргентинской. Около моста мы поймали такси. Пока мы ехали к Саше, я не мог оторвать от нее взгляда, я смотрел на нее с таким удивлением, что наконец она не выдержала и, резко повернувшись ко мне, выдохнула:

– Ну что?..

– Почему ты это сделала? – спросил я.

В ответ она лишь развела руками. И этот жест явно должен был означать, что для нее ответ был самоочевиден.

В тот вечер нам снова не удалось толком поговорить. Она почти сразу ушла домой, а Саша, когда я рассказал ему о случившемся, лишь обронил:

– Понаблюдай за ней еще.

«Почему бы и нет», – подумал я – и уже в следующую пятницу, когда окрестные наркоманы снова собрались у Саши, имел удовольствие понаблюдать следующую картину.

Одна из девушек, – новая в компании, но тоже старая подруга Веры, – в кухне рассказывала большой группе гостей, как ее домогался хозяин ее съемной квартиры. По ее словам, она решила просто переехать и не рассказывать об этом своему парню, потому что тот «был ужасен в гневе и просто разорвал бы урода». Ада, которая до того момента тихо сидела у окна в Сашином кресле-качалке и скручивала косяк, не демонстируя ни малейшего интереса к разговору, вдруг подняла голову и негромко, но твердо спросила:

– А с чего ты взяла, что разорвал бы?

Девушка опешила.

– В смысле?.. – не поняла она.

– В прямом. Ты когда-нибудь видела, как он кого-нибудь рвал?

– Я знаю, что он…

– А вот я видела, как на него наезжал охранник в клубе на Таховске намести, – перебила ее Ада. – И за полминуты разговора твой разрыватель обосрался не меньше трех раз. Тебя-то он убедил в том, что он Рэмбо; но если он вообще хоть раз в