В воздухе стоял сильный запах конопли. Изнутри доносилась музыка, и Вера тут же схватила нас с Адой за рукава и потянула за собой, в подвальное помещение, где на душном, тесном танцполе буквально нельзя было протолкнуться, а музыка играла так громко, что было не слышно собственных мыслей.

Что происходило в следующие два часа, я помню слабо. Я пытался двигаться под музыку, но на танцполе было так мало места, что стоило мне на несколько мгновений закрыть глаза и поймать то непередаваемое ощущение транса, ради которого люди и приходят на рейв, как меня грубо выводили из него локти и плечи окружающих. В какой-то момент я обнаружил, что потерял и девушек, и Сашу. Раз или два я уходил в туалет, чтобы догнаться, и в бар, чтобы выпить сока; поднимался наверх, чтобы подышать свежим воздухом – но нигде не мог их найти.

Было около двух ночи, когда Ада сама меня нашла. Буквально за минуту до этого я в очередной раз почувствовал, что меня начало отпускать. Это состояние, возможно, лучше всего описывает библейская строка «и было падение его великое». Мы вышли на улицу, держась за руки – словно дети, которые боялись снова потеряться. Уже наверху она спросила:

– Как себя чувствуешь?

Я только пожал плечами в ответ – и она сразу все поняла.

– Начался выход?

– Только что.

– Добро пожаловать в клуб, – она кисло улыбнулась. – Не видел остальных?

– Никого.

Она о чем-то задумалась. Затем, поправив воротник моей рубашки и почему-то не глядя мне в глаза, сказала:

– У меня дома есть еще немного.

Я удивился: такого прежде не происходило. Мелькнула здравая мысль, что нам уже хватит, что нужно было остановиться еще миллиграмм триста назад – но предложение было слишком заманчивым.

Словно угадав мои мысли, она добавила:

– Если нас не убили последние три месяца, то еще пара дорожек точно не убьют.

Когда мы сели в такси, она сняла с себя обувь и свернулась на заднем сиденье калачиком, положив голову мне на колени и закрыв глаза. В дороге мы почти не разговаривали, она только сказала:

– Разбуди меня, когда будем в Бжевнове, – хотя было понятно, что уснуть она все равно не сможет.

Минут за пятнадцать мы добрались до ее дома. Выключатель у двери в подъезд оказался сломан, Ада долго шарила рукой по стене в поисках запасного и, в конце концов, включила фонарик на телефоне.

– …Энергосбережение по-чешски, еби их мать, – вздохнула она.

Лифт тоже не работал, и мы поднялись на последний этаж пешком. Ада арендовала маленькую студию с застекленной террасой, ее окна выходили на улицу Белогорскую. Меня очень удивило почти полное отсутствие вещей в квартире: на террасе, прямо на дощатом полу лежал матрас с парой подушек и стоял низенький столик, а в единственной комнате не было ничего, кроме кухонного гарнитура и стенного шкафа с совершенно пустыми полками. Кроме этого, в прихожей стоял небольшой комод – где и помещалась вся ее одежда и личные вещи.

– Ты что, недавно переехала? – спросил я.

Она покачала головой.

– Нет, еще весной, просто выбросила и раздала кучу барахла со старой квартиры. Посмотрела какую-то документалку про минимализм – и захотелось попробовать.

– Пока получается… – слегка ошалело заметил я. Я и сам в последние годы пытался играть в минимализм, по возможности избавляясь от всего лишнего – но Ада оставила меня далеко позади.

Пока она растирала кристаллы МДМА в порошок, я не выдержал и спросил у нее:

– Послушай, а ты вообще настоящая?..

Она рассмеялась и ничего не ответила. Затем достала откуда-то сторублевую купюру, аккуратно свернула в трубочку и передала мне.

– Непохоже, что здесь немного, – заметил я.

– Я без понятия, – она только пожала плечами.

Я убрал одну дорожку; она повторила за мной и на секунду зажмурилась.

– Мерзко? – спросил я голосом, полным сочувствия.

– Еще как, – она посмотрела на меня. – Я схожу в душ, а ты располагайся, окей? В холодильнике есть кола.

Она скрылась в ванной, а я остался один дожидаться прихода – и буквально через минуту почувствовал, что вечеринка продолжается. Эта эмка явно отличалась от Сашиной – она «мазала» гораздо сильнее, и мне захотелось просто прилечь на террасе и расслабить мышцы.

Я не знаю, сколько времени я провел там в полубессознательном состоянии. Я не слышал ни как прекратился шум воды, ни приближающихся шагов Ады. Но она позвала меня – и я сразу же открыл глаза.

Она стояла рядом в одном полотенце, и, чуть склонив голову набок, другим вытирала волосы.

– Ну как, получше?

Я кивнул.

– Как тебе здесь?

– Роскошно, – честно ответил я. – С легким паром.

– Спасибо… ты сам не хочешь?

– Я, наверное, не встану отсюда в ближайший час.

– Понимаю. Может, включить какую-то музыку? Или, если хочешь, могу спросить у соседки снизу кальян. Она тоже полуночница, почти наверняка не спит.

Я немного подумал.

– Нет, не нужно… честно говоря, я бы просто хотел обняться.

Она улыбнулась.

– Дай мне пару минут, я только высушу волосы.

Когда она снова вернулась, на ней было короткое домашнее платье. Она легла рядом, повернулась ко мне спиной и вплотную придвинулась ко мне, а я обнял ее за талию и зарылся лицом в ее волосы. В тот момент я, кажется, даже мог слышать, как она улыбалась.

– О чем ты думаешь? – спросила она через некоторое время.

– Думаю, мне нужно будет поговорить с тобой, когда мы оба будем трезвыми.

– А почему нельзя сейчас?

– Это один из уроков, которые я усвоил в последнее время: если действительно хочешь что-то сказать, не делай этого в трипе. Иначе это обесценит разговор.

– А откуда ты знал про асфальт в Рейкьявике? – вдруг спросила она. – Ты бывал там?

– Нет, не довелось. Просто в детстве я писал какой-то дурацкий школьный доклад про Исландию. Это было, кажется, лет сто назад. Возможно, больше.

– Всегда мечтала увидеть Исландию, – Ада вздохнула. – Летом можно поймать прямой рейс. Но я уже столько лет собираюсь.

– Сейчас лето, – заметил я. – Ничто не мешает нам купить билеты.

– Не говори такого в трипе, – она усмехнулась.

– А что такого особенного в Исландии?

Она задумалась.

– Даже не знаю, с чего начать, – ее голос показался мне несколько обескураженным. – Раз уж ты знал даже про обогрев мостовых, то, наверное, знаешь и про вулканы, и про водопады, и про людей, которые совсем не похожи на нас, и говорят на языке, который не менялся тысячу лет. Может быть, все это не так уж и интересно; может, я романтизирую место, в