– Неужели совсем ничего?! – ахнула Латоя.

– Совсем, – подтвердила Мифэнви, – только серые, небеленые стены и рояль. Рояль я запомнила хорошо. Он стоял в отдельной круглой комнате и был великолепен.

– Ты играешь? – Латоя едва не скакала от восторга.

– Раньше играла. Теперь нет. Что-то умерло во мне, когда погиб Пол. Знаешь, на самом деле я ненавижу цветы. Просто сажаю их… Наверное, для Колдера… И чтобы себе самой доказать, что у меня еще есть душа…

– Да, печально у вас тут. Что же вы так и сидите с книгами и разговорами? И балов не даете?

– Какие уж тут балы! У меня был такой нервный срыв, что я полтора года в постели провела. Совсем жить не хотелось. Если бы не Колдер…

Она вздохнула и затихла. К тому времени они достигли комнаты, и Мифэнви повела рукой:

– Располагайся.

– А ты?

– Переберусь в старую комнату Пола.

– И тебе не страшно? Вдруг он… ну… появится, – загробным голосом произнесла Латоя.

– Я не верю в призраков, – Мифэнви резко пресекла ее попытку удариться в мистику. – А потом, даже если он и появится передо мной, буду только рада: уже начинаю забывать его черты.

– Вот мрак-то!

– Что ты имеешь в виду?

– Да все ваше! Я хорошо помню Пола. Последний раз он был таким счастливым. Все о тебе рассказывал. И о Колди. Как будет вас знакомить. Мы тогда посмеялись вдоволь. А потом мы уехали – маман разболелась и торопилась на воды. Приезжаем – а тут!

Мифэнви стиснула зубы и сжала кулаки: она не будет плакать перед этой розовой и беспечной девчонкой. Ни за что.

– Извини, тебе надо отдохнуть с дороги, – сказала леди Грэнвилл, отвернувшись. Чуть поклонилась и юркнула за дверь. Мчалась, не разбирая дороги, до самой комнаты Пола, а там рухнула на кровать и, вцепившись в покрывало, разревелась, как не ревела давно. Колотила, рвала волосы и выла, тоненько и протяжно, как раненая собачонка.

– Пол! Любимый! Почему ты?! Почему?

Тяжело хоронить себя заживо в двадцать лет.

Лондон, Хэмпстед, 1878 год

– Ах, как я несчастна! – протянула Джози Торндайк, заламывая руки и откидываясь в кресле.

Ричард Торндайк поправил очки, отложил газету и окинул свою супругу насмешливым взглядом.

– Ангел мой, что-то у вас сегодня подозрительно хорошее настроение.

– Вы находите? – она продолжила буравить взглядом потолок, украшенный нарядными фресками с идиллическими сценками из жизни пастушков.

– Разумеется. Вы не зовете меня чудовищем. Не закатываете сцен. Не грозитесь свести счеты с жизнью. Вот я и раздумываю, что же такое с вами произошло?

– Должно быть, от постоянного нервного напряжения у меня развилась ипохондрия, – бесцветным голосом предположила Джози и для убедительности прокашлялась.

– Ах, вон оно что, – с притворной озабоченностью произнес Ричард. – А я-то все думаю, отчего у вас такой прелестный цвет лица. А это, оказывается, ипохондрия. В следующий раз нужно будет сказать Вардису, пусть внесет в список симптомов.

– Я бы не стала на вашем месте смеяться, – надула губки Джози, а губки у нее, надо признать, были пресоблазнительные. – Клодин мне, между прочим, сказала, а ей сказали на рынке, что в Лондоне сейчас свирепствует страшнейшая инфлюэнца. Кто заражается ею – непременно умирает. И я чувствую, что тоже больна и скоро умру. Поэтому я и говорю, что несчастна. Ведь я еще так молода, чтобы умирать.

– О да, это была бы невосполнимая потеря!

– Жестокий и бессердечный! Вы должны рыдать и молить Бога, чтобы он забрал вашу жизнь вместо моей!

Она надулась еще больше, а в глазах заблестели слезы. Ричард опустил голову и прикрыл лицо ладонью, чтобы юная супруга не заметила его улыбки.

– Неужели вам вправду не жалко меня? Ни чуть-чуть? Ах, как же я несчастна!

Ричард подавил улыбку, подошел сзади к креслу жены, бесцеремонно подхватив ее под мышки, вытащил из уютного кокона одеял и поставил на пол. Несмотря на обеденный час на ней все еще была тонкая сорочка и легкомысленный пеньюар. Длинные темно-русые волосы в беспорядке рассыпались по хрупким плечам.

Он резко развернул Джози к себе и потянул ленты ее неглиже.

– Что… что вы делаете?.. – возмутилась юная миссис Торндайк, пытаясь вырваться из объятий мужа.

– Собираюсь избавить вас от инфлюэнцы. Это такая страшная болезнь, что вам просто никак нельзя пренебрегать профилактическими процедурами.

Серебристый шелк пеньюара скользнул вниз, по точеным изгибам ее фигуры. Одной рукой Ричард ласково сжал изящное запястье Джози, другой – обвил тоненькую талию, привлекая к себе. Джози выгнулась ему навстречу, а губки ее приоткрылись, чем Ричард не преминул воспользоваться, впившись в них страстным, обжигающим поцелуем.

Обретя возможность дышать, Джози тут же взвилась:

– Да что вы себе позволяете?! Сейчас же день! Сюда в любую минуту могут войти!

– И что? – прошептал ей в самое ушко Ричард, перед тем как укусить его, – они лишь увидят, что я целую свою прелестную жену. Разве это запрещено?.. – он перебрался на шейку и опустился к ключице.

– Ах… Вы целуете меня не так…

– Скажите, ангел мой, как следует… вас целовать, и я тотчас же исправлюсь… – голос его прерывался от едва сдерживаемой страсти.

– Это слишком предосудительно… Слишком соблазнительно… Ах… – она стащила с него очки, в очередной раз удивившись необыкновенной синеве его глаз и слишком длинным для мужчины ресницам, запустила пальчики в густые угольно-черные волосы и с жаром ответила на поцелуй…

Вскоре они перебрались на оттоманку и стали поспешно избавлять друг друга от оставшейся одежды. Он вторгся в нее грубо, резко, сразу погрузившись на всю длину. Она не возражала, лишь выгнулась дугой и запричитала нищенкой на паперти: «Господи!.. О господи!..» Он двигался быстро и яростно, а Джози стонала в голос и металась по оттоманке, комкая атласное покрывало. Ее уже не волновало, что кто-то может войти и увидеть…

Когда все закончилось, она лежала без мысли в голове и ворошила его обычно столь безупречную прическу. Тонкие длинные пальцы Ричарда выписывали на ее теле только одному ему известные знаки.

– Я говорила вам прежде, что не люблю вас…

– О да, неоднократно и в самых прямых выражениях.

– Так вот, – лениво произнесла она, – теперь я вас ненавижу. И это не шутка. Моей ненависти хватило бы на то, чтобы взорвать мир.

– Чем же я заслужил такое? – псевдообиженно пробормотал он, введя в нее сразу три пальца.

Джози вскрикнула, глаза ее распахнулись.