Мифэнви плакала, как плачут, встретив кого-то дорогого, из тех, кого уже и не чаяли повстречать.

И даже Латоя притихла, завороженная красотой исполняемого произведения.

Едва последний звук растаял в воздухе, как Мифэнви, будто вынырнув из ночной реки, обновленная и переполненная, кинулась к деверю.

– Колдер, вы невероятно играете! Как вы смели три года мучить меня беззвучием?! Никогда так больше не делайте! – лепетала она, тряся его за руку.

И Колдер, глядя в эти бездонные чистые глаза, поклялся играть каждый вечер.

Как раз подали ужин, и все они, взволнованные и радостные, вдруг помолодевшие, болтая о всяких пустяках, двинулись к столу. Колдер отодвинул стул и помог сесть Мифэнви, Латоя же уселась сама. И они говорили, говорили: о погоде и политике, о светских скандалах и философии. Где-то Латоя была заводилой, где-то лишь наблюдала, открыв рот, как хозяева замка перебрасываются цитатами из классиков, с легкостью переходя при надобности то на латынь, то на греческий, то на французский.

– Кстати, – словно опомнился Колдер, – когда вы, дражайшая кузина, появились здесь, вы сказали Мэрион, что вас нужно срочно спасти? Что стряслось?

– Эх, Колди, как я могу доверить тебе тайну моего сердца, когда ты все время такой официальный?! – сказала она, полушутя-полугрустно.

– Доверься мне, – Мифэнви покровительственно накрыла ее ладонь своей.

– При всем уважении, Мейв, ты вряд ли сможешь мне помочь.

– Ну что ж, тогда поведайте нам обоим! Две головы все-таки лучше, – подбодрил ее Колдер.

И Латоя вдруг посерьезнела и погрустнела. Несколько раз ковырнув салат вилкой, она вздохнула и решилась:

– Все дело в том, что я оказалась в центре скандала.

И затихла.

Мифэнви нежно пожала ей руку.

– Ох, бедняжка! Так что же случилось? Тебя соблазнили и бросили?

Латоя мотнула головой.

– О, Мейв, дорогая, все гораздо-гораздо хуже! Я пожелала быть соблазненной: проиграла пари.

Повисла пауза.

Колдер сидел мрачный и в неровных отблесках свечей казался бледнее обычного.

– Странный спор! – наконец проговорил он холодно. – Тем более, как я понимаю, заключался он между леди и джентльменом?

– Верно, я заключила пари с графом Джоэлом Макалистером, он известный пройдоха и светский лев, и все матери держат своих дочерей подальше от него… Но маман… Он совершенно сбил ее с толку. Она так доверяла ему. А обо мне и говорить нечего – я захотела его сразу, как увидела.

От этих подробностей Мифэнви залилась краской, а Колдер с трудом сдерживал ярость.

– И что же, нынче весь лондонский свет так изъясняется? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Нет, но мы с маман всегда называли вещи своими именами. С тех пор как восемь лет назад умер отец, пусть земля ему будет пухом, маман перестала меня воспитывать.

– Это было крайне неосмотрительно с ее стороны, учитывая количество и размеры розовых слонов, что живут в вашей голове, – заметил Колдер, покрутив бокал.

– Уж как есть, – вздохнула Латоя, – ну, в общем, мы поспорили на ночь любви, и я проиграла.

– И… этот джентльмен… он что… попросил у тебя… оплату долга? – дрожащим голоском промолвила Мифэнви. Подобные легкомыслие и безнравственность просто не укладывались у нее в голове.

– Да, и я расплатилась сполна, – уткнувшись взглядом в стол, пробормотала Латоя.

Мифэнви тихо вскрикнула и лишилась чувств.

Колдер тут же подскочил к ней, подхватывая и укладывая на кушетку, что стояла неподалеку.

– Ну что ты стоишь столбом! – заорал он на незадачливую рассказчицу, словно та была служанкой. – Открой окно и подай соли, ты же наверняка их носишь с собой!

Латоя, потрясенная степенью невинности своей вновь обретенной кузины, тут же бросилась выполнять его приказы.

Постепенно Мифэнви пришла в себя, поднялась и села, тихонько поблагодарив близких за участие.

А Колдер, стоявший рядом на коленях и все еще легонько придерживавший ее за талию, обрушил на Латою накопившийся гнев:

– И как ты после такого посмела явиться сюда?!

– Ах, Колди, я была в отчаянии. Нас с маман везде перестали принимать, потому что подлец Макалистер все рассвистел. Невозможно даже было высунуться на улицу – в меня едва не пальцами тыкали… Ах… – и закрыв лицо руками, она разрыдалась.

Мифэнви патологически не могла видеть плачущих людей, особенно женщин. Еще пошатываясь после недавнего обморока, она все-таки встала, подошла к Латое и обняла ее за плечи:

– Не плачь, мы что-нибудь придумаем, – заботливо проговорила она.

– Нет, – решительно замотала головой Латоя, – тут уже ничего не придумаешь. Все погибло.

– Ты хоть понимаешь, – Колдера трясло от ярости, – что из-за паршивой овцы вроде тебя позор ляжет на весь род Грэнвиллов?

О реальных последствиях он старался даже не думать: нужно было быть святой, как Мифэнви, чтобы, живя под одной крышей с одиноким молодым мужчиной, не навлечь на себя сплетен и кривотолков. Ему хотелось схватить эту грязную мерзавку за волосы и выставить вон, прямо вот так, в ночь.

– Теперь-то я понимаю… – печально протянула Латоя, утыкаясь носом в худенькое, пахнущее корицей и ванилью плечо Мифэнви. Та лишь покрепче обняла кузину и погладила ее по спине.

– И надеюсь, ты осознаешь, что не можешь больше оставаться здесь ни минуты, – решительно сказал хозяин Глоум-Хилла. – Я позову дворецкого, попрошу, чтобы он сопроводил тебя к подъемнику и помог найти экипаж.

– О нет! – она рванулась из объятий Мифэнви и бухнулась на колени перед Колдером. – Кузен, прошу, умоляю, не прогоняй меня! Мне некуда идти! Даже родная мать теперь не хочет меня видеть! Прошу!

Мифэнви, взволнованная и потрясенная, была в шаге от того, чтобы последовать ее примеру.

– Колдер, я тоже прошу вас, не прогоняйте бедняжку, – испуганно пролепетала она, готовая принять на себя всю тяжесть его гнева.

Колдер глубоко вздохнул, ему требовалось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы сохранять хладнокровие и не пнуть стоящую возле него на коленях белокурую женщину.

– Мифэнви, – сказал он как можно спокойнее, хотя сам звук ее имени уже лишал его почвы под ногами, – я тоже прошу вас проявить благоразумие. Если она останется – о вас же начнут тоже говорить черт-те что.

– Я не боюсь пересудов! – вскинув голову, проговорила леди Грэнвилл.

– А вот я боюсь! – прокричал лорд Грэнвилл. – И не допущу, чтобы ваше честное имя трепали по ветру из-за того, что эта… дрянь… перемазала вас своей грязью!

Латоя завыла и еще сильнее вцепилась в его колени.