вдоль западной дороги и уходил куда-то в расщелину, теряясь между камней в паре сотен метров ниже своего истока. Для сбора этой воды в камнях скальной площадки был выбит глубокий и достаточно широкий колодец.

Укрепиться вокруг постоялого двора можно было довольно легко. Что барон Монфор и сделал, повелев своим пехотинцам срочно возводить каменную стену поперек восточной дороги. Выполняя его приказ, солдаты начали разбирать на блоки сам постоялый двор. Все говорило о том, что атаковать шейха Халеда рыцари Монфора пока не собирались. Впрочем, помощи барон тоже, наверное, не ожидал. Потому его ратники сильно удивились, увидев целое войско христиан, приближающееся с запада.

Встречать графа Жана де Ибелина выехал сам Филипп де Монфор, потому что ему доложили, кто едет. Несмотря на все распри, сеньора Яффы сеньор Тира, если и не уважал, то, во всяком случае, признавал равным себе. Впрочем, они и были равны по своему положению, хоть Ибелина и именовали графом Яффы, титул этот никем утвержден не был, также, как никем не был утвержден и графский титул Монфора. Раздавать такие важные титулы мог только настоящий король, но его, в сущности, у королевства не имелось. Пока где-то в далекой Европе был жив Конрадин Гогенштауфен, внук Фридриха II, никто в Иерусалимском королевстве утверждать графские титулы права не имел.

В сущности, что Ибелин, что Монфор, оба оставались баронами, хотя и предпочитали, чтобы окружающие называли их графами. Тем не менее, каждый из них являлся выдающейся личностью христианского королевства, и за каждым стояли реальная сила и власть. Сидя на своих огромных конях в высоких седлах, украшенных золотом и драгоценными камнями, поравнявшись, они пожали друг другу руки. Оба были без шлемов и выглядели по-разному.

Филипп был немолод и имел удлиненное лицо с прямым носом, холодными глазами стального цвета под кустистыми бровями и тяжелым волевым подбородком. А его жесткий рот с опущенными углами губ чем-то напоминал бульдожью пасть. Волосы его полностью поседели, но в свои пятьдесят восемь он еще сохранял хорошую физическую форму. Привыкший сражаться всю свою жизнь, Монфор считался доблестным рыцарем, суровым воином, который лично возглавлял многие атаки и побеждал в сражениях.

Жан Ибелин был на восемь лет младше сеньора Тира, но прославился больше не в сражениях, хотя в них тоже участвовал, а как политик, правовед и отличный переговорщик, мастер компромиссов. Внешность его совсем не была угрожающей. Его волосы седина тоже затронула, но все же кое-где они еще сохраняли черный цвет. Карие глаза из-под тонких бровей смотрели вдумчиво, а нос с небольшой горбинкой выдавал восточные корни его бабки Марии Комниной, гречанки из ромейской императорской династии. Он не выглядел высокомерным грозным рыцарем, но казался умным и надежным человеком, которому можно доверять.

Глава 2

— Удивительно, что дороги привели вас сюда, в мой лагерь, мессир, — холодные стальные глаза Монфора впились в лицо Ибелина без всякого намека на дружелюбие.

— У меня есть письмо к вам от нашего короля, — сказал Ибелин, протягивая собеседнику пергамент, сложенный и запечатанный большой восковой печатью с оттиском королевского штемпеля дома Лузиньянов.

— Письмо от малолетнего короля Кипра Гуго Второго, вы хотите сказать? — проговорил Монфор.

— Именно. Вы весьма проницательны, мессир, — заметил сеньор Яффы.

Монфор взял письмо и долго вертел его в руках, рассматривая печать. Потом пробормотал:

— Печать напоминает настоящую.

После чего сломал эту печать, развернул пергаментный лист и начал читать.

Пока происходила встреча командиров, отряд остановился прямо на дороге. Все ждали дальнейших указаний. Григорий проехал вперед и смотрел, как Монфор изучает написанное. Выражение его лица оставалось суровым, а рыцари, сопровождающие его, были напряжены. Все говорило в их позах о том, что оружие они могли в любой момент обратить и против тех христиан, которых привел с собой Ибелин. Наконец, барон Монфор произнес:

— Малолетний король повелевает мне подчиняться вам, Жан. Но, это, разумеется, очередная бессмыслица, которую выдумал мальчишка. Потому что настоящий мой король Конрадин Гогенштауфен, а вовсе не малолетний Лузиньян. Да и полномочия бальи королевства Иерусалимского сейчас у Генриха Антиохийского, а не у вас, мессир. И я не обязан подчиняться вам ради прихоти малолетки.

На что Ибелин сказал ему спокойно, без всякого вызова в голосе:

— Давайте, Филипп, не будем спорить из-за пустяков и формальностей. Я вовсе не требую вашего подчинения, и даже не прошу, а прибыл сюда с войском лишь для того, чтобы объединить силы христиан перед опасностью, исходящей для всех нас от войск Бейбарса.

Монфор поднял глаза от письма и внимательно взглянул на сеньора Яффы. Затем расправил плечи, почесал свой мощный подбородок и процедил сквозь зубы:

— Я тоже полагаю, что следует использовать все возможности для объединения наших сил. Но, я не собираюсь выполнять волю малолетнего Лузиньяна. А потому не стану ни при каких обстоятельствах подчиняться вам ни в чем.

— Обязуюсь не принуждать вас, мессир, — улыбнулся Ибелин. И добавил:

— Все христиане королевства нуждаются в вас, Филипп. Сарацины, разбойники и мародеры свирепствуют по всему государству. И необходимо срочно наводить порядок твердой рукой. Все силы сейчас потребуются для восстановления положения.

— И кто же, по-вашему, виноват в столь бедственном положении, Жан? — спросил Монфор.

— Виноваты все мы, первые люди королевства, раз допустили такой произвол. Потому что именно на сильных людей Господь возложил бремя защищать всех тех христиан, кто слабее. И сейчас все простые люди в государстве надеются на нас с вами и на таких, как мы. И не оправдать их надежды для нас означает уронить собственную честь. Так я полагаю, мессир, — ответил Ибелин. И добавил:

— Потому я и предлагаю вам союз ради победы и наведения порядка. Давайте забудем на время наши ссоры и разногласия.

Глаза Монфора недобро сверкнули, и он произнес:

— Ну уж нет. Забыть все наши разногласия для меня не представляется возможным. Но, согласовывать с вами действия против сарацин я, пожалуй, соглашусь. Я тоже понимаю, что если мы сейчас не остановим врагов и не наведем порядок у себя во владениях, то чести нам это не прибавит. И здесь вы правы, мессир. Но, я полагаю, что боец лично вы неважный.

Последняя фраза прозвучала, как завуалированное оскорбление. Но, Ибелин улыбнулся. Он сделал вид, что ничего не заметил, переведя сказанное в шутку:

— Я не слишком люблю битвы, а предпочитаю спокойствие, удобные письменные столы и хороший пергамент любым самым