Фамилия. Пидроздил.

— Ноу. — отозвался Генка. Подтянул свою киношную насмотренную память. — Ай м нот Пидра Здил. Ай эм Абедайя Харря, мэн. Юй Эс Эй.

— Ловко. — одобрил Шарон, а Чума продолжил сомневаться.

— А вот, допустим…

— Не допустим. — отрезал Шарон. — Теперь по таймингу. Желательно в 3 часа уложится. Ориентир — луч солнца золотого. Точка А — эта поляна, она же точка Б. Объект — это пушка на грузовике. Доки у меня есть. Левые, конечно, но если быстро не очухаются, прокатит. Легенда такая. Едем на позицию. Координаты передали. Вроде бы Пригожин на передке появился. Времени в обрез. В общих чертах, как-то так.

Шарон сложил карту и бросил ее в рюкзак. Помолчали. Ещё помолчали. Ещё и ещё помолчали. В итоге Генка всех перемолчал.

— Ну? — спросил Шарон Генку. — Вроде как ехать надо. Ты как думаешь?

— Я думаю. — согласился Генка.

— Это вредно. — отозвался Чума.

— Я думаю. — продолжил Генка.

Помолчали. Еще помолчали. Ещё и ещё помолчать не получилось.

— Ерунда какая-то. — сказал Ешкин и Тойота мягко, почти бесшумно тронулась с места. Когда свет дальних фар дотянулся до сложенных полукругом мешков с песком и самодельного шлагбаума, Шарон воткнул в магнитолу желто-голубую флешку и выкрутил громкость на полную.

— Черноротики! Самое-то. — прокричал Шарон. — Психология. За нашу победу.

– І…ш іх Вова б…ть! А мы допоможем. — Не песня, а баллончик с перцовкой. У Генки натурально слезились глаза и першило в горле. Перед блокпостом Ешкин даже скорость прибавил, чтобы быстрее остановиться и с облегчением опустить стекло. Душеубийственная музыка вывалилась наружу и шмякнулась на бетонку. Шарон прибрал громкость.

— Хай. — весело поздоровался Ешкин.

— Старший солдат Руденко. — лицо в окне было житомирское. Не по месту рождения, а по сути. Худое лицо сорокалетнего мужика с карими глазами, острым носом и темными ямами вместо щек. Неглупое лицо, но и глупое тоже. Здрадопераможное. Житомирское.

— ССО. 71-й центр. — внезапно Шарон очень ловко и нахально заговорил на приличном суржике. — Пэс ауэ докс, Абедайя.

Шарон толкнул Генку и Ешкин протянул в окно пачку бумаг с печатями.

— Ага. — Руденко не филонил. Бумаги посмотрел, но не распознал. Спросил.

— В Першатравень, значит?

— Ага. — высунулся с заднего сиденья прямиком в светскую беседу Чума. Дедушкин любимка. — Запылает сегодня мокша синим пламенем. Есть сигаретка?

Старший солдат Руденко вернул бумаги Шарону и протянул в окно открытую пачку сигарет.

— О, дякую. — Чума ввинтил сигарету в сжатые губы. — И запальничку…Мерси.

Генка раздраженно потер плечом мочку уха. Чума даже курил так, что всем становилось тесно.

— Слухайте, хлопцы. — Руденко доверчиво влез головой в окно. — Може возьмете? До Першатравня а?

Генке показалось, что Шарон и не раздумывал вовсе. С лица в жменю паутину сомнений собрал да и выбросил.

— Чому ж ни? — сказал Шарон.

— Так я это? Я зараз. — старшая голова старшего солдата Руденко нырнула с короткими желто-черными брызгами в ночь и тотчас вынырнула прямо у плеча Генки Ешкина. Неожиданная и молодая.

— Хлопцы. Може покушать хотите? О такой от бигус.

Шарон постучал пальцем по циферблату наручных часов.

— В другой раз.

— Ага. Понял. Понял. Я зараз.

На мгновение старший солдат Руденко появился в свете ближних фар. Темный и короткий. Он исчез за стеной из просеребряных бетонных блоков.

— И зачем это нам? — лениво спросил Чума.

— Нам это незачем. — Шарон скрестил ноги на полу, а руки на бронежилетной груди. — Это вот… Кто мы там сегодня? Микола Журавель, Андрей Разин и комрад ихний Абедайя Стар из города Гари. Вот этим нужно.

— И хочется же тебе, Шарон. — вздохнул Чума. — Как в Ульяновской синагоге. Ни слева направо, а справа налево. Чего проще. Сказал бы, что спешим. А мы и правда спешим.

— Спешим вернуться. — напомнил Шарон. — И не одни, а с громопушкой немецкой. Куда как лучше, чтобы у нас здесь побратимы были. Как говорят у нас в Ульяновской синагоге. Яхве заказывает, мы исполняем.

— Шутник ваш Яхве, товарищ Шарон. — сказал Генка и выдохнул и улыбнулся немножко. Устал тревожиться, хотя, казалось бы, самый момент. Из-за бетонных блоков появился старший солдат Руденко. В одной руке квадратная сумка распухшая, а в другой…

— Ой-ё. — произнес негромко Шарон.

— Ой-вей скорее. — вставил Чума ядовито. — Вот это Яхве. Яхве Иегогович.

Чума приоткрыл заднюю дверь и подвинулся.

— Вот, хлопцы. — старший солдат Руденко дверь широко распахнул. — Это Верочка. Сядай, сядай, а сумку я назад кину.

Генка в зеркальце видел. Хорошенькая, с черными волосами распущенными (ой, как верно!) и в зимнем теплом бушлате. Поздороваться не успела, а Чума уже все определил и диагноз поставил.

— Яки ж это крокодил сонечко наше проглотил? Слава ЗСУ! Какой месяц, малая?

Голова старшего солдата Руденко по старой памяти залезла в салон и объяснила вместо девушки.

— Верочка наша. Мы тут все чертковские. А Ярика месяц назад Новая Пошта увезла. В посадке здесь вот у Калиновки размотало. И вот Верочка едет. За новым Яриком. Или Яринкой. Так вот хлопцы. Не зламають вороги. Держите.

Руденко подвесил в воздухе над Верочкой магазинный пакет, перевязанный бантиком.

— Что это? — спросил Шарон.

— Тормозок. Берите.

— Возьмем. — Чума забрал пакет. Он водрузил его себе на колени и зашуршал, развязывая узел.

— Чего там у нас? Хлебчанский. Цибулькин. Помидорян какой! И вот оно. Белое золото! А-яй не порезано. Высший сорт. Как же мне теперь? Как пленному румыну? Кусать? Вот это мне привалило. Дякулка ты моя, старший солдат Руденко.

— Як так? — не понял Руденко.

— Так як. — веселился Чума. — Один я тут, салоежка.

Генка нашарил потайной заповедный карман.

— Тчума. На. Давай.

— Что это? Ого. Та самая «легендарная финка» Два лоха в одной локации это перебор.

— Хуз секонд? — обиделся Генка.

— Спроси лучше кто первый.

— Хватит. — раздраженно отрезал Шарон. — Нож как нож.

— А что? Я ничего. — Чума быстро порезал тоненько сало, выломал из хлебного куса тяжелый дрожжевой мякиш. Скатал его в шарик и накрыл сверху широкой полоской мясного сала. Засунул в рот.

— Да что ты будешь делать! — жевал и восхищался Чума. — Шедевр. Мог бы сесть, чтобы это съесть.

Верочка рассмеялась, а потом сладко и не больно заохала. Одной рукой приобняла круглый животик, завернутый в домашний вязаный свитер, а другой плеснула Чуму по сильному покатому плечу.

— Хватит. Прям на колени тебе рожу…Хохотунчика.

— Едем. — Шарон кивнул Руденко. — Через час обратно будем.

— С Богом. — отозвался старший солдат. — Верочка. Поклон Черткову.

Руденко сунул Вере руку.

— Я вернусь. Слышишь? — она сказала твердо.

— Само собой. — согласился, не веря, Руденко.

— Вернусь. — повторила Верочка. — И Мегатрону скажи. Гамора моя. Пусть губу не катает.

— Конечно, скажу. Мне то чего. Ты главное не нервничай, Верочка.